Владимир Кормер - Наследство

— Ах, это вы?! — узнал он сумасшедшего. — А я уж удивлялся, куда это вы пропали…

Сумасшедший был воскового цвета, едва стоял на ногах. Ему было плохо, это Мелик разглядел даже в полутьме парадного. Сумасшедший хотел что-то сказать, но не смог и лишь захрипел, пена пузырилась у него на губах.

Мелик подхватил его под руку.

— Пойдемте, подымемся ко мне, — сказал он, прислоняя того к стенке лифта.

Они поднялись, Мелик ввел старца в комнату, усадил на кровать, сам снял с него пальто и кепку.

— Вы прилягте, прилягте, — уговаривал он. — Что с вами, сердце?

Сумасшедший покорно лег. Мелик заколебался, не стянуть ли с него кирзовые грязные сапоги, но не стал. Сумасшедший опять попытался что-то сказать, язык опять не послушался его.

— Может быть, вам какого-нибудь лекарства? — не на шутку обеспокоился Мелик. — У меня ничего нет. Подождите, я спрошу у соседей…

Сумасшедший слабо ворохнулся. Мелик выбежал в коридор, постучался к соседу-слесарю, единственному, кто был в этот час дома. У соседа, конечно, тоже не было ничего, он готов был только, если нужно, пожертвовать полстакана водки. Мелик отказался от водки, налил на кухне воды, принес сумасшедшему. Тот не мог удержать стакана, с трудом подымая правую руку. Мелик стал сам поить его, стакан стучал о желтые зубы, вода расплескивалась, текла по небри тому подбородку и затекала под растянувшийся ворот старого драного свитера на грудь. Левой рукой, которая вроде бы повиновалась ему лучше, сумасшедший с раздражением оттолкнул стакан. Он разжал губы, чтобы заговорить, и еще раз не смог. Лицо его перекосилось, коричневые пятна пиг ментации на лице и голом треугольном черепе выступили еще резче.

— Может, неотложку? — наклонился к нему Мелик, тревожась все больше.

Сумасшедший сделал движение, выражавшее, очевидно, протест. Мелик все же выскочил в коридор, к телефону, дозвонился и вызвал.

— Фамилия, имя, отчество больного? — потребовала девица-диспетчер.

Мелик на секунду растерялся, сообразив, что так и не знает, кто же этот человек, хотел бежать в комнату, спросить у того, но тут же опомнился, взял себя в руки и сказал: «Мелик Валерий Александрович», — решив, что если они потом будут ругаться, что у больного вовсе не та фамилия и не то имя-отчество, он скажет, что оговорился нечаянно от волнения.

Пока он звонил, старика как будто чуточку отпустило, взгляд его был теперь меньше искажен страданием. Мелик сел рядом с ним на кровать.

— Ну как, полегче? — спросил он. — Сейчас они приедут. Сделают какой-нибудь укол или возьмут вас, отлежитесь денька два, все будет в порядке.

Сумасшедший взглянул на него с каким-то ужасом. Холодными не подчинявшимися ему пальцами он нащупал Меликову руку, стараясь сжать ее.

— Кто с тобой был? — углом перекошенного рта выдохнул он. — Этого не может быть… Его нет в живых!..

— Это… так, один мой знакомый… А вы что, следили за мной?! — спохватился Мелик.

— Его нет в живых, — повторил сумасшедший. — Органы не ошибаются.

— Что, что? — переспросил Мелик.

— Я узнавал, — сказал сумасшедший. — Они обманули меня. И ты, сынок… Сынок…

В тоне сумасшедшего была неподдельная горечь. Невольно тронутый этим, Мелик намочил полотенце и обтер старику лицо и губы с запекшейся пеной.

— Вы успокойтесь, успокойтесь, — как можно мягче заговорил он. — Вы ошиблись, тут какое-то недоразумение. Зачем вы за мной следили? Вы что, следили все эти дни? Что вам вообще от меня было нужно? Я не сержусь на вас, только вы принимаете меня, наверное, за кого-то другого.

— Я хотел тебе все рассказать, сынок, — прошамкал несчастный. — Сказать тайну… Вы все сговорились против меня. Незаконно репрессировали…

Мелик встал и отошел к окну.

— Вы успокойтесь, — попросил он. — Я понимаю, вы прожили тяжелую жизнь. Страдали. Мы вам поможем. Конечно, что за вопрос. Отлежитесь, поправитесь, сделаем для вас все, что в наших силах… Долго сидели? Я ведь и сам сидел. С четырнадцати лет, сперва в детколонии, потом в лагере…

— Я сам служил в органах! — с усилием выкрикнул вдруг старик.

От этого выкрика он вновь лишился дара речи. Левый глаз его совсем закрылся, левый угол рта сполз куда-то вниз, но правой половиной лица старик еще владел, и правый глаз его, обращенный на Мелика, горел, маня нагнуться, как к смотровому окошечку, и поглядеть, что за дьявольский огонь бушует внутри этой хрупкой скудельной оболочки.

— Понятно, — сказал Мелик. — Сначала вы сажали, потом посадили вас. История известная… Но от меня-то вы чего хотите? Зачем вы меня выслеживали эти дни? И этот мой знакомый, чем он вас напугал?