Владимир Кормер - Наследство

— Папаша? — спросила она.

— Мой?.. Он… Он здесь не прописан… — залопотал Мелик.

— Мне какая разница: прописан, не прописан, — оборвала она. — Это ты с милицией объясняйся. Если б мы одних прописанных брали, знаешь, что было бы… Иди вниз, к шоферу, бери носилки…

Старик оказался невероятно тяжел, лестница крута, на поворотах носилки застревали, нужно было по-хитрому подымать их и заносить через перила. Старик хрипел и стонал, врачица покрикивала, чтоб несли осторожней. У Мелика, шедшего в головах, уже через два марша начали подгибаться ноги. Он бесился, слыша покряхтывание и бормотание соседа-слесаря, предназначенное врачице, спускавшейся следом:

— Папаша это его, папаша… Вишь, разыскали друг друга. По радио искали, в телевизоре писатель объявление делал. Насилу сыскали. Только стретились, и какая неприят ность! Ай-я-яй! Похожи-то как, одно лицо!

Машина, негромко урча сиреной, напоминавшей голос самой врачицы, запетляла по переулкам. Сосед остался на тротуаре. Мелик скорчился на откидном сиденье рядом с больным. Они, видно, все-таки растрясли его, пока несли, он казался без сознания, только правая, полупараличная рука его беспокойно искала что-то.

«Это ведь он мою руку ищет, — догадался сидевший по другую сторону Мелик. — Господи, а как же они будут его записывать? Ведь без паспорта могут и не принять! Отправят назад!»

Поспешно, оглядываясь на маленькое круглое окошечко в переборке, отделявшей их от шофера и врачицы, он стал шарить по карманам стариковского пальто, которое в последний момент сообразил набросить поверх носилок. Ни в пальто, ни в брюках ничего не было.

В приемном покое начать объясняться и говорить, что он не знает, кого привез, было неудобно: врачица из неотложки все еще торчала рядом. Мелик стал клясться, что максимум через час принесет им стариковские документы, и на вопрос дежурной, как записать папашу, совсем смешавшись, продиктовал:

— Пишите… Фамилия Мелик… Зовут… Александр… Гаврилович… — (Это было отчество его покойного отчима.)

Мелик вернулся домой, совершенно измотанный, одуревший от острого больничного запаха. Сосед-слесарь, успевший за это время уже поднабраться, радостно встретил его в коридоре и потащил к себе — выпить. Мелик не смог отказаться. Соседка, с которой у Мелика никогда особо теплых отношений не было, изобразила скрепя сердце хлебосольную улыбку и выставила еще бутылку.

— Давай, давай, — поощрял муж. — Доставай из загашника… Я врачице-то не стал объяснять. Папаша, мол, и папаша. Ей-то что, дуре. Эскадронная кляча. А я понимать могу, верно, Клавдия? Религиозник! Духовное лицо! На меня глянул одним глазом, так мороз по коже! Не меньше — архидиакон! Ты пей. — (Мелик выпил, зажмурясь, поднесенный, полный на три четверти стакан.) — Ты не боись. Я тебя завсегда выручу. Клавка у меня сама религиозная. Милиция там али что, всегда ко мне обращайся. Я тебе первый друг-помощник… Что это, никак обратно звонят? Ты сиди. Клавдия, пойди открой.

В дверь звонили, лихорадочно, нервно. Соседка побежала открывать и вернулась, недобро ухмыляясь.

— Обратно к тебе, — сообщила она Мелику.

В темной передней, трепещущая, прижав руки к груди, с глазами, полными слез, стояла Таня.

— Таня, Таня, что с тобой?! — закричал он.

Бережно обняв за плечи, он провел ее в комнату и усадил все на ту же кровать, поспешно стряхнув с одеяла комья засохшей грязи, нападавшие с кирзовых сапог старика сумасшедшего.

— Ах, это ужасно, я не могу, я не могу-у, — зарыдала она, утыкаясь лицом в подушку, в углубление, оставленное треугольным черепом. — Я не могу, не могу… Помоги мне, спаси меня…

— Таня, Таня, — молил он.

Она оторвалась от подушки и села, глядя на него совсем круглыми, безумными глазами.

— Разве Ольга тебе еще не звонила? — спросила она.

— Нет, нет, — постарался он посмотреть ей в глаза как можно честней, чувствуя, что она ему не верит.

— Разве она тебе еще не сообщила? Не сказала: «Наша-то подружка опять не растерялась!» Она не сказала тебе еще про «б… для избранных»? Она тебе скажет, обязательно скажет!..

Она будто увидела что-то перед собой и уставилась в эту точку неподвижным, остекленевшим взглядом.

— Подожди, подожди! — Мелик схватил ее за руки в предплечьях и затряс, чтобы привести в чувство. — Объ ясни мне толком, что случилось? Перестань, прошу тебя. Не надо. Мало ли что скажет Ольга. Она что, сказала про тебя что-то кому-нибудь? Кому, Вирхову?