Владимир Кормер - Наследство

На это латыш невозмутимо отвечал:

— Продолжайте, продолжайте.

И Проровнер вновь терзался сомнениями: существуют ли реально эти картотеки и архивы, должны ли они существовать вообще и если должны, то не уничтожила ли их преступная банда Раткевича — Деда, отчего и проистекают теперь все его, проровнеровские, несчастья?

За две недели допросов, становившихся все утомительней, они доползли до 27-го года, до деятельности Проровнера в Германии, в N, до группы Ашмарина, пророчицы Эльзы, метафизика-немца и патентного бюро. Повествование заняло три дня. Далее шел, как пошутил Проровнер, «бельгийский период», когда он работал в тесной связи с руководством бельгийской Компартии.

— Кстати, по моим данным, — заметил Проровнер, — кое-кто из этихх людей эмигрировал и находится здесь, в Союзе. Вы можете их пригласить к себе, и они подтвердят каждое мое слово. Я прошу вас вызвать товарищей… — Он перечислил фамилии.

— О ваших связях, — сказал латыш, не дрогнув лицом, — с затесавшимися в руководство бельгийской Компартии матерыми шпионами и диверсантами… — он повторил фамилии, названные Проровнером, — вы расскажете нам попозже. Сейчас давайте уточним некоторые подробности, относящиеся к предыдущему периоду…

Проровнер стоически принял еще один удар, уготован ный ему судьбой. Латыш продолжал:

— Вы закончили вчерашние показания словами… — Он зачитал по протоколу: — «После убийства Муравьева я уе хал в Бельгию…» Так?

— Так, — пожал плечами Проровнер.

— Расскажите, как вы распорядились деньгами и другими ценностями убитого?

Проровнер недоуменно нахмурился:

— Какими деньгами и ценностями? Я что-то вас не понимаю…

— Вы же сами сказали: «После убийства я уехал…»

— Ах, все понятно! — развеселился Проровнер. — Прошу прощенья, это моя неточность. Я все-таки слишком поспеш но рассказывал об этом периоде, как о сравнительно незначительном в моей биографии, и из-за моей торопливости вы меня не так поняли. Дело в том, что я, во-первых, не имел никакого отношения к этому убийству. Самого убийцу, кетати, установить не удалось. Полиция вела расследование, но ничего не установила. Во-вторых, насколько я могу судить, это было, так сказать, немотивированное убийство…

— Немотивированное? Если убийца не установлен, то откуда вы можете знать, мотивированное или немотивированное?

— Муравьев вызывал в людях известное раздражение. Он был «белой вороной», но особенных врагов у него не было. Политикой в то время он уже не занимался, хотя и ходили слухи, что он связан с английской разведкой. Но я искренне полагаю, что это были досужие вымыслы. Мне он скорее даже нравился, и я всегда старался в беседах с другими членами организации, — Проровнер тонко усмехнулся, выделив слово «организация», — всегда старался унять страсти вокруг его имени.

— Значит, страсти все же были?

— Я же говорю: было недовольство, были необоснованные подозрения… Люди там были, конечно, горячие, бывшие офицеры, молодежь. Они, сами понимаете, рассуждать не привыкли… А он был богатый, независимый человек, посмеивался надо всеми. Они же, по сути дела, нищенствовали…

Латыш спросил:

— Исходя из характеристики, данной вами членам организации, и из ваших слов о том, что вы старались унять страсти, можно сделать вывод, что у вас возникали опасения, что кто-то из членов организации способен пойти на крайнюю меру и прибегнуть к оружию?

Проровнер не нашел в себе смелости отрицать этого.

— К кому конкретно более всего относились ваши опасения?

Проровнер назвал лейтенанта Ашмарина.

— Видите ли, — пояснил он, — этот человек в прошлом уже совершил одно убийство. В армии он застрелил подчиненного, за что и был разжалован в лейтенанты.

— А на кого пали подозрения полиции?

— На него же.

— Он был арестован?

— Нет, он скрылся.

Латыш опять надолго задумался, окутавшись синим папиросным дымом.

— Интересно у вас получается, — сказал он, твердыми пальцами давя в пепельнице окурок. — Сначала вы говорите, что убийство немотивированное, что убитый политической деятельностью не занимался, что врагов у него не было, что сами вы к убийству никакого отношения не имели. Потом вы говорите, что существовало недовольство, были страсти, — он поднял палец, — и вы эти страсти унимали. Далее вы говорите, что у вас имелись конкретные опасения…

— Да, но неопределенные, в расплывчатой форме…

— И вот совершено убийство. На человека, возбуждавше го ваши опасения, падает подозрение органов следствия. Он скрывается. И вместе с ним — обратите внимание! — скрываетесь и вы!