Анна Матвеева - Есть! [litres]

Учительница и будто бы брат – его звали Сергей – уходили прочь, а она смотрела им вслед, молча просила не оставлять её, и любила обоих так, как никого в своей жизни полюбить уже не сумеет. И ненавидела, конечно, тоже. Это всегда вместе – как мясо и соль. Ну или как соль на раны…

Подруги дождались Шушунну, возобновили, как по сигналу, прерванный щебеток – никто из них не увидел перемен в девочке, а ведь перемены эти свершились, ей показалось, с таким грохотом, так явно…

Интересно, она понравилась Сергею? Может быть, она выглядит слишком экзотической? Шушунна закрыла глаза, вспомнила своё лицо, улыбку в зеркале. Прежде ей было почти всё равно, красива она или нет, – теперь стало страшно: вдруг она урод?

Красивой в строгом смысле слова Шушунна не была – но у неё имелось то, что зовут «красотой дьявола»: свежая прелесть, готовность отражать свет. Мальчики, встречаясь с нею, замолкали или начинали глупить. Один засеял парту Шушунны лепестками роз, другой зажёг у её дома петарды – всё вызывало приступ неловкости и стыд, как за идиотские выходки младших братьев. Когда-то эти мальчики превратятся в тех самых мужчин, которым Шушунна готова улыбаться уже сейчас, но ни у кого из них не было шанса стать вровень с Идолом. Или хотя бы с Сергеем.

Рассвет следующего дня застукал Шушунну возле дома любимой учительницы. В окнах горел свет, за шторами суетились тени.

Через час Сергей вышел – один. Хлопнул дверью, закурил. Увидел, как идёт к нему по осенним листьям юная девочка Шушунна. « Такая никого не пожалеет» , – подумал вдруг Сергей. Подумал и почувствовал, как с каждым шагом Шушунны утекает его перебродившая, дурная питерская любовь. Кровопускание, вскрытие нарыва, ловкий надрез – и всё. Прохладные пальцы девочки – как повязка на предплечье.

Махачкала – город немаленький, но уже через день все знали, что девчонка Амирамовых опозорила семью и разбила сердце родителям. Бабушки, объединившись пред лицом семейного позора, всё же согласились ехать в Израиль; сама же Шушунна, как овчарка, сжав челюсти, отправлялась со своим будущим мужем в Питер. Она ни за что не смогла бы выпустить из зубов эту кость. Как ребёнок в магазине игрушек, зажмурившись, вцепилась в ту самую куклу, жить без которой нет смысла. Лучше убейте!

Ирина Ивановна, вмиг утратившая весь свой блеск и превратившаяся из модели для подражания в старую дуру-училку, подарила счастливой сопернице каменные бусики с запиской «Победительнице-ученице от побеждённой учительницы». Жуковский, покивала начитанная Шушунна, и выбросила бусики в окно, безжалостно расчленив по камешку. Точнее, это сначала она хотела их расчленить, а потом одним резким движением сняла камни с лески, как мясо с шампура…

В Питере Шушунна вышла замуж, сменила имя, символически-язычески закрепив таким образом свою победу над учительницей, и поступила учиться на журналистку. В один слякотный день (ах, какая же здесь была слякоть!) она увидела в Гостином дворе Кинчева, и отныне надеялась на другую важную встречу: ей обязательно нужно было взять интервью у Идола.

Верхний слой краски быстро стёрся, и Сергей Калугин – как любая чужая мечта – превратился в постороннего человека. У него были надоедливая мама-блокадница и полный набор дурных манер, разглядывать которые в Дагестане Ирине даже в голову не пришло.

К тому же она ещё и забеременела до обидного быстро.

Беременная студентка Ирина Калугина просыпалась бессонной белой ночью рядышком с украденным мужчиной – и жалела дитя, спавшее под сердцем: она знала, что ребёнок этот не будет счастлив. Сбывшийся Петербург за окном был мрачным и холодным, как погреб, а БГ не появлялся ни в Гостином дворе, ни в метро, ни даже в Ирининых снах.

Желанное интервью произошло лишь через три года. Сын тогда ходил в садик, Сергей – к другой женщине (третьей Ирине, к которой в конце концов и ушёл окончательно), а сама Шушунна-Ирина металась между двумя взаимоисключающими сценариями – уехать к смягчившимся родственникам в Израиль, или всё же закончить институт и развестись сразу со всем своим прошлым?

В тот день Сергей сам забрал ребёнка из сада – им предстояло плановое посещение бабушки-блокадницы, которая невестку не переносила на дух, как некоторые на дух не переносят восточную пищу. Ирина простояла у плиты полдня – она с детства обожала готовить, и Авшалум в каждом письме своём из Хайфы вспоминал ее буркив, курзе и хоегушт . Сегодня она приготовила как раз таки курзе, и еще чуду из баранины, ругая при этом местную баранину от души: разве это баранина, э-э-э?