Так разговаривала с ним мать. И все люди на реке стояли молча и слушали речи матери. Понемногу и другие женщины стали подходить к ней и тоже успокаивать мальчика. Но чем больше говорила мать, тем острее ощущалась безнадежность, потому что все это были только слова, а до камня слова не доходили, и он не отпускал ребенка.
И до реки не доходили слова.
«Господи, спаси!»
Можно ли растрогать словами эту холодную, каменную глыбу? Можно ли растрогать эту махину из бетона и железа, придавившую реку? К кому же обратиться за помощью? И сам бог может ли здесь помочь? «Господи, господи!» — снова заголосила мать, потому что силы снова оставили ее, и двое мужчин, поддерживая, повели ее на берег. Она искала опоры в пустоте молитвы… Так другая женщина молилась всю ночь о спасении жизни одного человека, а утро принесло ей его смерть. Вы помните Хулиана Гримау, испанского патриота, в канун его казни той весной? Вы помните его детей и его жену в ту ночь, когда она растревожила телефонный кабель, проложенный под океаном, умоляя президента Соединенных Штатов Америки спасти жизнь ее мужа? Вы помните — в ту ночь Соединенные Штаты спали, и единственным ответом жене Гримау было, что Штаты спят и президент тоже спит. И потом, вы помните, как в ту же ночь эта женщина взывала к кардиналу Мадрида, и как отчаяние заставило ее потревожить Ватикан и просить самого папу о вмешательстве, и как она услышала в ответ, что должна верить и искать опору в боге? Она искала опоры в пустоте этого мира, и ей посоветовали обратиться к богу. Искать опоры в пустоте, в бездне! Но кто опирается на бездну? Сам папа? Когда он опирался на нее, католические соборы гремели молебнами о спасении папы. Бездна ответила на молитвы католиков, как католики ответили жене Гримау. Папа умер. Континенты, допивая утренний чай, выразили телеграммами свое соболезнование. Мрак и холод!.. Аве Мария!
Двигаться, двигаться! Страшно стоять в бездействии, страшно, когда руки повисают вдоль тела! Страшно, когда глаза неподвижно глядят на неподвижное пятно на воде! Если все это сон, страшен сон этого моста! Проснитесь! Проснитесь! Нужно движение, нужно дело — неподвижность и бездействие гибельны для человека!
Пространство наполнилось ревом моторов и лязгом гусениц. Берега увидели пыль, вздымающуюся к небесам, а рев моторов и лязг гусениц все приближался к реке. Среди деревьев показались танки, выставившие вперед стволы своих семидесятишести- и стомиллиметровых орудий. Танковый полк разворачивался, готовясь форсировать Черказскую реку. Первые машины уже входили в воду. Мать кинулась к ним. Она бежала прямо на машины, оглушенная их треском и грохотом, и люди на берегах, глядя на нее, тоже сорвались с места, крича и размахивая руками, пытаясь перекричать моторы и остановить эту армию.
Часть танков уже перешла реку, с них стекала вода. В выхлопных трубах появился синий дым, несколько машин замерли и даже повернулись к людям, словно удивляясь, что их остановили голыми руками и криком.
Из люков выскакивали солдаты, офицеры совещались о чем-то, а с полей подходили все новые и новые машины, застывали на берегу, экипажи их спрыгивали на землю, и мать мальчика металась от одной группы к другой и молила, дергая танкистов за кожаные пояса. Вот уже вся танковая часть оказалась у реки, и все танкисты столпились под мостом. Солдаты повторили все то, что другие пытались делать раньше.
Попытки их ни к чему не привели.
Армия была беспомощна, словно попала в плен. Танки на берегах молчали, их орудия глупо разинули пасти. Мертвое железо! Разве может мертвое железо кого-нибудь спасти!
В это самое время генерал, поднявшийся на вертолете от вышки номер три, не переставая честить образовавшуюся на мосту пробку и срыв форсирования Черказской реки, прибыл к месту происшествия.
Приземление вертолета воскресило в людях надежду.
Ступая по размякшему песку, генерал зашагал к мосту. Группа офицеров, одергивая кителя, спешила за ним. Мальчик смотрел на генерала испуганными глазами. Генерал смотрел на мальчика так строго, как только может смотреть генерал, у которого остановили армию. Мальчик, пытаясь улыбнуться, раздвинул посиневшие губы. Улыбка получилась кривая. Генерал тоже попытался улыбнуться, но улыбка, застывшая на его усталом лице, тоже была кривой.
— Но почему он сидит в воде? — спросил генерал, смутно предчувствуя беду.
И тогда все: и военные, и штатские, оба берега Черказской реки, мост, перила моста — все, кто здесь был, начали разом объяснять генералу, почему этот мальчик сидит в воде. Больше пятисот глоток, перекрикивая друг друга, объясняли генералу, и, можете мне поверить, эти голоса гремели не хуже вертолета, когда генерал сидел в его брюхе. Все кричали, потому что каждый считал, что именно он лучше всех объяснит генералу, в чем тут дело.
Читать дальше