Игорь Сапожков - День Жизни

— Пойдем, я хочу что бы ты примерила…

— Прошу тебя, никогда не уезжай вот так, ничего не сказав… — на её глазах выступили две слезинки. Пролив имени капитан-командора Беринга, опять сковал прочный лёд. По льду домой возвращалась семья алеутов, гостившая на Аляске у родственников. Сытые олени весело тащили сани, под завязку загруженные «Смирновской». В последней упряжке сидел подросток в тулупе и волчьей шапке; одной рукой он держал кнут, которым подстёгивал животных, другой придерживал на плече огромный, серебристый «Panasonic», из динамиков которого, распугивая полярных волков и белых медведей, гремела «Багама-мама».

Наступили весенние каникулы. К тому времени Самосвал перезнакомил Ниночку со своими друзьями, они были очень не похожи на её прежних приятелей. Во-первых они обращались друг к другу только по кличкам, во-вторых говорили на абсолютно непонятном наречии, в-третьих им все, всегда и везде были рады. Куда бы они не приходили вместе, Самосвала везде узнавали, вежливо здоровались, предлагали лучшее: в ресторане — специальное меню, на «сэйшене»- особые места. Ниночка быстро научилась понимать, что занчит «раскидать самострок по комиксам», «скинуть фирму́ барыгам» или «капуста в гренках». Два раза в месяц Лёнька с пацанами уезжал на фарц, в эти дни Ниночка замыкалась в себе, была раздражительна и неспокойна. Кстати слово «фарц», Лёнька, имевший в аттестате пятёрки только по математике и английскому, объяснял как производное от британского словосочетания «for sale» (на продажу) — фарц!

Сам же фарц был продуман Лёнькой сотоварищи до мелочей, риск был сведён до минимума, хотя конечно всегда присутствовал. Все пацаны знали своё дело и выполняли его с точностью швейцарских часов, они понимали, что сбой одного может стоить серьёзных неприятностей всем, включая конечно их самих. До Кишинёва, первой остановки на территории СССР пассажирского поезда No.6, Бухарест-Москва, Самосвал обычно добирался рейсовым автобусом. В самом Кишинёве Лёнька, брал билет до Киева и легально садился в прицепной общий вагон для своих, румыны путешествовали в купейных. Через час-два пути, Самосвал осмотревшись, шёл к проводникам, которых давно знал и которые давно знали его. Проводники рассказывали в каких вагонах и каких купе едут фирмачи — именно те, кто везёт вещи на продажу, что бы он не тратил время зря на командировочных и обычных туристов. Кроме этого проводники предупреждали Лёньку о рейдах транзитной милиции, а иногда и о проверках «конторы». И если от транзитников ещё можно было откупиться деньгами или джинсой, то встреча с чекистами грозила поездкой по совсем другому маршруту. Обычно «бомбило» начиналось ночью. Лёнька заходил в купе, где его уже ждали, цены все знали, поэтому как правило никто не торговался, на весь вагон уходило в среднем часа три. Затем на определённой станции Лёнька передавал сумку с товаром, поджидавшим его пацанам и переходил в следующий вагон. Хранить нафарцованный товар у проводников было рискованно, они сами опасались шмонов. Так продолжалось всю ночь: купе с иностранцами — товар/деньги/товар — остановка/передача! Если по каким-либо причинам, пацаны не могли забрать товар на остановке, Самосвал оставлял его в камере хранения, но это было сложно и рискованно, так как поезд стоял всего 10 минут. Последнюю сумку с фарцой Лёнька выбрасывал из окна движущегося состава с моста над магистралью Киев-Одесса, где её подбирали его помощники. На своей остановке Лёнька выходил с тонким дипломатом, здоровался с милиционерами, скользил глазами по незнакомым блатным, садился в свой поезд и возвращался домой. Перед высадкой он обязательно заходил к проводникам, те получали деньгами 15 % с товара — их тарифы были незыблемы, как 154 статья — «скупка и перепродажа с целью наживы» Следующим этапом, были перекупщики и рынок сбыта, здесь были задействованы уже совсем другие связи. Самосвал, что говориться, мог продать лёд — якутам, а восход — японцам! Одно время он торговал, со специально снятой для этих целей квартиры — слава КПСС, покупателей в расцвет Социализма, «в одной, отдельно взятой стране», хватало. Но товара становилось больше, желающих красиво одеваться или слушать приличную музыку тоже, поэтому пришлось искать новые связи. Людей Самосвала за четверть с оборота, крышевали местные блатные, они заботились от том, что бы барыг не трогали ни гастролёры ни милиция и что бы сами барыги не воровали. К тому времени Самосвал торговал не только фарцой, но и изделиями «под фирму» местных цеховиков, так называемым самопалом. Это были очки и косметика из Прибалтики, одесские «варёные» джинсы и армянская обувь, словом — ширпотреб со всех концов необъятной Родины. Лёня никогда не жадничал, рассчитывался щедро и честно, бизнес процветал, учёба в Политехническом Институте тоже. После сессий, преподаватели несли домой увесистые пакеты с джинсовыми костюмами, японской аппаратурой или французской косметикой, а Самосвалу домой привозили зачётку с отличными оценками. Учёба в институте, имевшим военную кафедру, освобождала Лёньку-Самосвала от почётной обязанности — службы в рядах в Советской Армии.