Игорь Сапожков: День Жизни

— Из нашего батальона вышло пять Героев Советского Союза, посмертно! Крупный, краснолицый человек в кителе с майорскими погонами, злым, трезвым взглядом окинул разнородную толпу, подтянул портупею и продолжил, — кто из вас хочет стать Героем Советского Союза? — батальон замер, как вековой кедр в безветренную погоду. Вопрос повис в воздухе, даже обычно болтливое эхо, в этот раз решительно молчало. Было слышно, как по спинам солдат и прапорщиков, предательски катятся холодные ручейки пота. Замполитом части служил майор Николай Иоаннович Литр, здоровый, как белый медведь, сибиряк, волей отдела кадров Министерства Обороны, очутившийся на юге России. Его редко видели трезвым, в такие дни под руку ему было лучше не попадать. Когда он бывал трезв, его раздражало практически всё вокруг, начиная от среднего атмосферного давления и заканчивая происками сионистских агрессоров. К счастью личного состава, нижних слоёв атмосферы и мирового иудейства, трезв он бывал редко. Как только Николай Иоаннович выпивал, причём не много — стакан водки, всё кругом принципиально менялось, конечно кроме отношение к сионистам. Его устраивали любые капризы природы, он не обращал внимание на расстёгнутые крючки гимнастёрок и выгнутые бляхи ремней, его не раздражал вечно голодный, полковой пёс Адольф и даже лейтенанту Перец-Петрову, замполит радушно улыбался, хотя в трезвом виде называл его позором Советской Армии или Балластом Коммунизма. Сегодня Литр был трезв, как вымытая кипятком посуда. Его голос продолжал греметь над плацем:

— Так вот я даю вам слово политработника, что сделаю из вас героев, и кое-кого посмертно! Батальон равняйсь! Смирно! Первая рота прямо, остальные направо, с места с песней шагоооом… — майор снял фуражку и протёр локтем тулью, — и не просто героев, а Героев Советского Союза! Шагоооом… Марш!

«У солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня, пламенем горят…» — вразнобой запели солдаты. Из-за казармы в такт им, жалобно подвывал Адольф.

— Песню надо петь так, чтобы мышцы на жопе дрожали! — перекрикивал солдат Литр.

Наступал очередной будний день, Новороссийского Стройбата. После завтрака и развода, солдаты рассаживались в кузовах грузовых фур и их развозили по ударным стройкам города-героя. Военная часть дислоцировалась в живописном районе города, на стратегической высотке, в нескольких километрах от морского порта. Почти все маршруты грузовиков проходили мимо стеклянных витражей пассажирского терминала. В этот раз военные строители, разглядывали слегка угловатый круизный пароход «Адмирал Нахимов», совершавший плавание по Крымско-Кавказской линии. Белоснежный, морской корабль, был пришвартован хитроумными морскими узлами, к 34-му причалу и величественно покачивался на волнах Цемесской Бухты. Несмотря на раннее время, на корме и по палубе, беззаботно прогуливались отдыхающие. В ожидании восхода солнца, они кормили чаек, любовались спокойным морем, разглядывали окружающие гавань, серые горы. «Нахимов» возвышался над портом, как небоскрёб над деревянным бараком, упирающиеся в небо пароходные трубы, напоминали две гигантские свечи.

В четвёртом взводе второй роты, служило тридцать шесть человек, половина из них попали в стройбат из колоний для малолетних преступников. Их объектом, было строительство детской комнаты милиции. Дату сдачи объекта переносили уже четыре раза, строить ментуру бывшим зэкам, было мягко говоря западло. Вот и сегодня тоже, никто работать не собирался. Солдаты уютно устроились на солнышке вокруг вагончика-бытовки. Два узбека, Али и Вали, уже успели насыпать под язык горький, зелёный насвай и медленно плыли где-то над Средней Азией. Несколько бойцов азартно играли в карты. Эдик Парамонов крутил ручку старенькой «Спидолы» в надежде словить музыкальную волну. Киевский байстрюк по кличке Пожар, уверенно поставил на электрическую плитку чайник. На больших, деревянных носилках, сдвинув на глаза пилотку и удобно заложив усыпанные веснушками руки за голову, мирно спал белорус, Федя Малафеев. Тбилисский грузин Амиран Гереули, сидел на ящике из под молочных бутылок и увлечённо рассматривал пожелтевший от времени, журнал «Работница», с румяной швеёй-мотористкой на обложке. На крыльце вагончика-бытовки, облокотившись спиной на входную дверь, Лёнька Самосвал, курил американские сигареты «Camel». Ажурные кольца дыма, лениво растворялись над дремавшей стройплощадкой.