Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

— Я тоже согласен, — улыбается Теодоров. Хорошая улица Газгольдерная, хорошая!

— А как вы узнали о нашем издательстве?

— А вы издавали Набокова. Вот оттуда и адрес.

— Понял. Очень просто. Вам повезло. Мы почтовые рукописи не рассматриваем. Но редактор начал читать ваш роман и увлекся. Я тоже пробежал. Очень смело, интересно. Сюжет, интрига — все на месте. Думаю, тысяч пятьдесят быстро разойдутся.

Очень хорошая улица Газгольдерная! Теодоров расслабляется, благодушно дымит.

— Но! — поднимает палец пожилой, кудрявый Гольдберг.

— Да?

— Есть сложности.

— Есть? Какие?

— Вы не поймете. Они наши внутренние. Месяц назад их не было, а теперь появились. Так бывает. Не было — и вдруг на тебе. Бывает?

— Ну, видимо, бывает… — осторожно соглашается Теодоров.

— Бывает, и часто. Но ваш роман надо издавать, надо! Вы можете на нем хорошо заработать.

— Я не против, — опять улыбается Теодоров.

— Тысяч семьдесят-сто.

— Да что вы!

— Не меньше. А то и больше. И обойдется вам это недорого. Всего в тысяч десять-двенадцать.

— Как это? Не понял, — говорит Теодоров.

— Очень просто. Сейчас объясню. Мы издаем за ваш счет. Издаем быстро и качественно. Вы поручаете нам распространение. Выплачиваете комиссионные. Сколько — обговорим. Мы быстро продаем. Вот и вся механика, — откидывается он на спинку своего стула.

Теодоров молча на него смотрит. И Гольдберг молча на него смотрит. Кто же кого переглядит?

— Вы, конечно, шутите, — криво улыбается Теодоров-сан.

— Почему?

— Откуда мне взять деньги на издание? Я полагал…

— Вы полагали, что издадите за наш счет?

— Конечно.

— Мы тоже так думали, — очень огорчается кудрявый Гольдберг. — В письме об этом недвусмысленно сказано. Но роковые обстоятельства. Мы — признаюсь вам — в финансовом цейтноте. Выплаты, выплаты без поступлений. Нас душат. Мы сами второй месяц не получаем зарплаты.

— На кой же обнадеживать? — грубо спрашивает Теодоров.

— Я же вам объяснил.

— Раз вы уверены в книге, то почему отказываетесь от возможных доходов? — проявляет Теодоров финансовую сметку. Он уже мрачен, и сигарета его гаснет сама собой.

— Мы на нуле, товарищ, на нуле! — панически вскрикивает, раскинув руки, этот Гольдберг. — Мы ничего в данный момент не запускаем. Может быть, к концу года… Если вы готовы ждать…

— С договором?

— Договор возможен в принципе.

— С авансом? — жестко спрашивает Теодоров, ибо терять ему нечего.

— Выплата только по распространению тиража.

— Тогда возвратите рукопись, — встает Теодоров. Встает и пожилой, кудрявый Гольдберг.

— Очень жаль. Искренне. Может быть, вам удастся найти спонсоров?

«Сам ты спонсор!» — в сердцах думает Теодоров. Откуда взять денежных помощников в этом вертограде, где нужно обладать или высшими связями, или нерядовой предприимчивостью, или боевой наглостью проходимца, чтобы быстро и надежно разбогатеть? Улица Газгольдерная! Этим все сказано. На такой улице, подавленно думает Теодоров, шагая к автобусной остановке, хорошо вешаться. Название располагает. Кто, кто сказал, что эта сучья «Пента» обязательно выплатит аванс? С чего я взял, что немедленно и гостеприимно распахнется стальной сейф издательства? Сколько раз подводила эта святая вера в «авось» — сколько? Моя близорукость, мое неумение (и нежелание, и нежелание!) заглянуть дальше послезавтра — не ярчайшая ли это патология, достойная дурдома? Почему я начинаю думать и размышлять о прокорме и проживании на последних рублях, а не на две-три тысячи, скажем, раньше? Где моя человеческая врожденная предусмотрительность, коей и ребенок даже не лишен?

«Звони в ВААП», — подсказывает мне внутренний голос.

— Чушь! — отвечаю я ему. — Нет там ничего и быть не может.

«Литфонд».

— Безнадежно! Больше сотни не дадут, да и то едва ли.

«А ты справься».

— Ладно, дурак, наведу справку.

И вот звоню в ВААП (Всесоюзное агенство по авторским правам — для непосвященных). Представляюсь какой-то писклявой женщине. Так, мол, и так. Дело мое находится в региональном отделении, а именно — в городе Хабаровске. Но гонорары, как я понимаю, идут через столицу мира Москву. У меня сложное положение («хреновое у тебя положение, а не сложное!»). Не могла бы она…

— Я вас поняла. Повторите фамилию.

— Те-о-до-ров.

О Теодорове не слышала, дуреха, об авторе замечательных драм, а также комедий!

Долгая, затяжная, безнадежная пауза. Затем пискля возникает в трубке и пищит: