Анатолий Тоболяк - Невозможно остановиться

— Совсем недалеко!

— Так, может быть, Варя («Варенька»), вы сами заедете, а?

— Прямо сейчас?

— Нет, сейчас не надо. Сейчас я, Варя, в другом месте. («У Сони Голубчик я».) А вот, скажем, этак часов так в шесть-семь. Между шестью и семью этак. Сможете?

— Конечно! Обязательно. А какой у вас номер? — радостно и певуче спрашивает она.

Ого, как сильно вдруг укалывает что-то в сердце Теодорова! Молчи, сердце.

— Вас, пожалуй, не пропустят одну, Варя, — улыбается ей Теодоров, от умиления чувств чуть ли не извиваясь в кресле. — Номер у меня 201-й. Есть и телефон. Запишите, Варя, телефончик мой. Та-ак. Записали, да? Вот вы подъедете, Варя, и прямо снизу позвоните, хорошо? А я («Юрочка») тут же выйду, хорошо?

— Хорошо. Я обязательно приеду. А как там Лиза… у нее все в порядке?

— У Лизы, Варя, вашей сестры, у нее все очень хорошо. Она хотела сама прилететь, да ее на работе не пустили. А так у вашей сестры Лизы все очень хорошо. Ее любят, уважают, все от нее без ума.

— Да-а? — недоверчиво откликается певучий голос.

— Да, Варя. Ну, приезжайте. Я буду ждать. Теодоров, значит, Юрий Дмитриевич.

— Спасибо, что позвонили, — заканчивает разговор Варенька. Соня из гостиной подает голос:

— Боже мой, ты не лучше моего Голубчика! Уже заклеил шлюшку на вечер, да?

Теодоров в испуге машет руками, и пепел с сигареты сыплется на ковер.

— Что ты, что ты, Соня! Нужно передать посылочку всего-то.

— Ах, знаю я вас!

Теодоров идет к ней в гостиную и обнимает ее, убирающую со стола, целует в шею.

— Что с тобой? — участливо спрашивает он. — Что случилось? Загрустила, запечалилась. Тебе это не идет. Вот бери пример с меня. Я смертник, а бодр. Может, выпьем еще по рюмахе?

Она оборачивается с ослепительной улыбкой.

— Ты же заклялся не пить!

— Когда?

— Да только что!

— А это я врал, Соня. Тебя проверял — поверишь или нет. А ты такая доверчивая… эх, ты!

— Юрочка, милый мальчик, плохо ты, наверно, кончишь.

— Несомненно, Соня, — отвечает Теодоров. — Но, согласись, это все условности — плохо кончишь, хорошо ли. Разницы, по-моему, мало.

— Фу, как глупо! — отстраняется она от меня.

Теодоров и сам понимает, что не очень убедителен. Легкий образ петли… идея смерти… беспросветность солнечного дня… все это он чувствует глубже и пространственней, чем может объяснить словами, которые суть тоже условность. Вот с Варенькой переговорил — вот свет, вот надежда. Но погаснет — обвалится опять темнота, как земля сырая. Что этим сказано? Да ничего.

И он поднимает рюмку, а рюмка большая, и пьет за здоровье Сони Голубчик, за чистую ее душу, за ее переселение на землю обетованную, где Теодорова наверняка не будет рядом, — за сестер Семеновых — Лизу, Варю, Настю и, конечно, за далекую дочь Олю, которой еще не успел купить подарок и вряд ли купит… А Соня Голубчик не пьет. Она прощается с Теодоровым ласково и дружески — слегка утомленная, царственная женщина — с такими словами:

— Совсем будет плохо — звони. Чем могу, помогу. А эту сучку больше не встречай, обещаешь?

— Ну, еще бы! Что ты, Соня! — клянется Теодоров, благодарный.

Еду в кооперативное издательство с неясным названием «Пента». Еду за деньгами. Деньги! Пора сказать о них несколько слов.

За сорок с лишним лет своей жизни я убедился, что всегда, всюду и везде — можете представить? — нужны деньги. Без денег взрослый человек — страшно сказать! — беспомощен и жалок. Без них легко пропасть, я так считаю, — например, умереть с голоду, хотя сами по себе они, конечно, несъедобны. Невозможно растить детей, не имея денег, содержать жену, пить лимонную водку, летать на воздушных судах. Я много об этом размышлял, и получается, что зависимость наша от денег ничуть не меньше, чем от половых органов. И без тех, и без других трудно быть полноценным гражданином. Но первые всегда при нас, их всего-то надо оберегать от механических повреждений, от простуд и нехороших болезней. Это, в общем-то, несложно. А деньги имеют свойство — может быть, вы заметили? — появляться и исчезать. Они как бы неуловимы: вот только что были и вот их уже нету! А на дороге они, простите меня, не валяются. Их надо каким-то образом добывать.

Так. Пойдем дальше. Деньги, следовательно, непременное условие моего, к примеру, существования. Давным-давно я понял, что если хочу правильно и содержательно жить (а я хочу), то должен относиться к деньгам бережно, трепетно и нежно. Их надо полюбить первой и последней любовью. Их надо также уважать, раз они такие поилицы и кормилицы. Нельзя со злостью говорить: «Пошли они подальше, эти долбаные деньги!» — ничего хорошего из этого не получится. Так или иначе, а все равно без них не обойтись. Полюбив же деньги сильно и горячо, можно быть уверенным, что они вас защитят от невзгод и напастей, как верная жена. Я хочу сказать, что в трудный момент они всегда протянут свою мускулистую руку помощи. Потому что очень отзывчивы. Кто их любит, тот и сам беззаветно любим, это мое личное наблюдение. А кто им изменяет, пренебрегает их сердечностью и добротой, тот будет, разумеется, наказан. Тоже мое личное наблюдение.