Алекс Тарн: Гиршуни

Одно не подлежало сомнению: если я попробую продолжить, то слечу с катушек немедленно и окончательно. Выключив гиршунин компьютер, я вернулся за свой стол и вызвал такси. Садиться за руль самому в таком состоянии было бы равносильно самоубийству.

Назавтра я пошел брать больничный. Русский врач выслушал, измерил, постучал, посмотрел, прослушал и покачал головой:

— Отдыхать надо, батенька. Всех денег все равно не заработаешь.

— Хрен с ними, с деньгами, доктор, — сказал я. — Мне бы выжить.

— Вот и отдохните пару деньков. Постельный режим и много питья. Питье успокаивает.

— И веселит, — добавил я несколько не к месту.

Дома я и в самом деле лег на диван, включил спортивный канал и ударными темпами выпил бутылку виски. Это позволило мне в течение всего дня думать лишь о том, куда полетит мяч в следующую секунду. И никакого, заметьте, Гиршуни. Вечером добавил, спал чудесно и проснулся свежее утренней розы… нет, скорее, пьяной вишни. А еще говорят, что ходить к докторам бесполезно!

Но реальность, знаете ли, как мяч: сколько ни отбивай ее на трибуну, она все равно возвращается на поле. Будучи достаточно большим мальчиком, я нисколько не обольщался на этот счет. Мое мирное постельное питие представляло собой всего лишь кратковременный отпуск. К вечеру второго дня я выключил телевизор, заварил крепкий чай и попытался проанализировать ситуацию.

Нужно сказать, что горечь похмелья как нельзя лучше соответствовала результатам анализа. Я снова ошибся, снова упорствовал в неправильном понимании событий, снова попусту тратил время и силы, гоняясь за призраками. Почему? Можно было объяснить это параноидальным надрывом психики. Гиршуни, при всей его ничтожности, вырос для меня в фигуру поистине гигантскую. Факт, что любую проблему я отчего-то списывал на его козни, хотя тут же, рядом, на поверхности лежало намного более простое и логичное объяснение.

Ну скажем, отсутствие следов Анны-Антиопы в интернете. Нужно быть полным идиотом, чтобы предположить, что это является следствием кропотливых действий злокозненного суслика. На самом же деле никто не затирал никаких следов, никто не обнулял данных отдела кадров: их попросту не существовало никогда — ни следов, ни данных, никогда, как и самой Анны Гиршуни! Ни ее, ни нежной подруги жизни Машеньки!

Правда же заключалась в том, что Аркадий Гиршуни был один как перст — ни жены, ни детей, ни семьи. Он все это изобрел, понимаете? Все, до последней детали! Хотя нет, видимо, какие-то детали он все же извлек из того, что именуется реальностью: из детских воспоминаний о красивой девочке-соседке, из газетных репортажей, из чужих судеб. Он тащил в свое ужасающее сиротство все, что попадало под руку, добавлял изломанные, затоптанные чужими ногами конструкции собственных несбывшихся надежд и скреплял этот разномастный стройматериал клеем боли и отчаяния. В итоге выходило крепко — во всяком случае, достаточно для того, чтобы я поверил.

Достаточно — для того, чтобы ему самому было с кем жить, кого любить, о ком заботиться. Я вспомнил странный сон о батарейках, который Гиршуни описывал в одной из своих записей. Его придуманные близкие были совсем как живые, со своим характером, со своим прошлым и будущим. Они разговаривали, общались, обижались на него и друг на друга. Все серьезно, все по-настоящему — если только не забывать вовремя менять батарейки. А забудешь — пиши пропало, заметет снегом, поминай как звали…

— Но почему, почему? Почему было не взять то же самое из жизни — из того, что он сам когда-то назвал «кажущейся действительностью»?

— Да потому, что там ничего этого нет, вот почему! Там нет ни жизни, ни любви, ни даже самой простой радости, понимаешь?

— А что же тогда есть?

— Есть ложь, и фальшь, и пошлость, и грубая сила, и гогочущее хамство, и бесчувственное себялюбие, и самодовольная глупость, и снова ложь, ложь, ложь, особенно гадостная на сияющем фоне прекрасного, правдивого, полного чудес мира. Удивительно ли, что Гиршуни выбрал судьбу не человека, а суслика?

— Выбрал? Да кто его спрашивал? Его вынудили, выкинули, изгнали… у него и фамилия такая, подходящая: «меня изгнали»…

Так я сидел перед чайником, чифирил, разговаривая сам с собой, думал, что делать дальше. Предыдущее, в муках выношенное решение подождать демобилизации Анны Гиршуни потеряло свою актуальность по причине отсутствия упомянутой Анны не только в армии, но и в природе вообще. При всей симпатии к гиршуниным бедам, нельзя было отрицать, что в нынешнем своем состоянии он представлял угрозу для большинства людей, которых условно можно назвать «нормальными». Поди знай, когда Милонгера вновь выйдет на свою охоту… Опасного суслика следовало изолировать, и чем скорее, тем лучше.