Ион Друцэ: Апостол Павел

Дак : Вот ведь чудо какое! Один хлеб, и мы, многие, одно тело!!

Варвар : Ты же говорил, что на трапезе поют.

Апостол : Сейчас я скажу слова, а наш брат Финикиец оденет их сладостными звуками.

Финикиец : Слушаю слова.

Апостол (после долгого раздумья) : Если каждая травинка отгородится забором, у нас не будет ни полянок, ни пашни, ни зеленых лугов; если каждый дуб отделится межою, исчезнут рощи, дубравы, леса; если каждая капля возмечтает о собственных берегах, исчезнут реки, озера, моря; если брат пойдет на брата, исчезнут языки, обычаи, отечества; если увлекаться разбрасыванием и пренебрегать собиранием камней, исчезнут печки, дома, храмы; а если нету крыши, то и Бога нет. Вот мои слова.

Финикиец : Дрофа — птица красивая, но — не летает.

Апостол : Да простит меня мой брат Финикиец, но дрофа — это воистину Божья птица! В тяжелые годы она кормит сирот и вдов...

Финикиец : Да-да-да, но — не летает. Ходит, как утка, хотя и при крыльях.

Апостол : Тебе нужно, чтобы летала?

Финикиец : Песни пешком не ходят

Апостол (после долгой паузы) : Хорошо. Подберем что-нибудь летающее.

Финикиец (перебирая струны) : Домашние голуби красивы, но, отяжелев от излишней пищи, летают недалеко. Невысоко. Другое дело лесная горлица. Слетит с веточки, мгновение — и растаяла в небесах!

Апостол : Тебе обязательно, чтобы растаяла!

Финикиец : Истинная песня, как и дикая горлица, слетела с губ, поднялась, растаяла. И всё. Ее больше нет. Она — у Бога.

Апостол : Иди я обниму тебя, дорогой мой брат, ибо то, о чем ты говоришь, это уже не песня, а молитва. И, видит Бог, нашему столу сегодня потребны не столько песни, сколько молитвы. (Обняв и поцеловав.)

Мелодия стала вырываться из глубин, подхватывая слова на лету. Поначалу робко и неумело, потом всё громче и слаженней распелась семья Апостола. Песня отзывалась эхом в горах, уходила далеко в море, и была какая-то тайна в рождении этого распева. Удивленный Варвар, оставив свои котлы, подходит всё ближе и ближе.

Скиф : Ты чего?

Варвар : Как — чего? Чтобы петь. У меня хороший голос.

Дак : Что толку, что голос хорош, если ты не с нами?

Варвар : Как не с вами? Мне тоже омывали руки.

Еллин : Но к преломлению хлебов ты не подошел?..

Варвар : Занят был. Теперь, вот, освободился...

Женщина : Хлеба Благодарения не вкушал...

Варвар : Занят был. Теперь, вот, освободился. И, если что осталось, мне даже любопытно — хлеб с вином...

Пополнившаяся семья начинает песню сначала. Гремели горы, сотрясались дали, звучный женский голос, покрывая всё и вся, подхватил песню, унося ее выше и выше, в небесную синеву, но, когда празднество было в зените, в бухте задребезжал корабельный колокол. Пение оборвалось на полуслове. Поляна замерла.

Варвар (выглянув с обрыва) : Три корабля. Все в пурпуре и золоте. Подплывают.

Дак : Что будем делать?

Скиф : Как — что? Торговать. Для чего мы поднялись в горы?

Дак : Но, все-таки, мы теперь как бы повязаны...

Варвар : Как повязаны? Кем? Чем?

Дак : Ну, омовение рук, жертвоприношение, совместная трапеза, пение...

Варвар : Мало ли шарлатанов шляется по ярмаркам!

Женщина : А что, пираты и вправду так хороши собой?!

Варвар : Ах, вчера-вчера-вчера мы всю ночку целовались...

Мигом трапеза распалась. Дак лихорадочно гремит походными жерновами. Скиф наводит блеск на свою амуницию, захмелевшая кифара скачет с одного на другое, жрица храма Сладострастия наконец скинула с себя покрывало и взлетела.

“Браво-о!!” — вопили со всех сторон. Оглядев их, печальный Апостол отошел, поднялся на скалу, взял купол неба в руки и окаменел.

Еллин : Корабли под грузом?

Варвар : Еле ползут. Как беременные хрюшки.

Финикиец : Ушли от римской погони!

Скиф : Мы еще покажем этому Риму, где раки зимуют!!

Дак: Надо же. Нехорошо как получилось. Уйму муки истратил.

Варвар : Мука — это что! У меня, пока я распевал, два котла выкипели.