Виктор Лихачев - Единственный крест

— Слушай, Сидорин, а ведь я возьму — и поеду. Завтра.

— Замечательно!

— Слушай, а может, лучше в следующие выходные?

— Так я и знал…

— Нет, я не передумала. Просто возьмем с собой Лизу. Ей там мишек покажут…

— Мишек не покажут: они же людей видеть не должны.

— Совсем забыла! Но ведь ей там будет интересно?

— Не сомневайся. Поедем в следующие выходные.

— Знаешь, — неожиданно засмущалась Толстикова, — я почему-то с детства мечтала жить в собственном доме в лесу, у озера или реки.

— Чудесная мечта, только отчего ты говоришь — «почему-то»?

— Не знаю. Мое детство прошло в двухкомнатной «хрущевке», затем общежитие — пять лет четверо в одной комнате. Когда с Мишей поженились — тоже по разным углам мыкались, пока на ноги не встали.

— Понимаю…

— Думали, еще лет пять — и будет у нас все. Только никто нам этих пяти лет не дал…

— Недавно в молитвенном правиле нашел удивительные слова: «Владыко Человеколюбче, неужели мне одр сей гроб будет или еще окоянную мою душу просветиши днем?»

— Ты молишься? — удивилась Лиза.

— Да… нет. Так, просматриваю перед сном, — пришла пора смутиться Асинкриту.

И они продолжали говорить. И опять доливался чайник. И тихо стучали ходики.

И уже не скажешь кто первый, — да и важно ли это? — рассказал о своих снах. И мужчина и женщина понимали, что передать свои видения другому славами трудно, даже невозможно. Но в самой этой передаче был некий сакральный смысл. Так одинокий малыш, не имеющий друзей, живущий без родительской ласки показывает свое сокровище — какую-нибудь позолоченную пуговицу или сломанную стеклянную брошь взрослому, который неожиданно проявит к маленькому человечку теплоту и участие. И затеплиться в глазах у малыша благодарный огонек, и скажет он тихо, чуть слышно: «А хочешь, я тебе покажу… Только ты никому не говори…» Так и Толстикова с Сидориным, повстречавшиеся два одиночества, спешили «разжать кулачки» и показать свое «сокровище»…

— Вот такие мои дела, — вздохнул Сидорин. — И думал я, что никогда этот кошмар не кончится.

— Может, нужно в церкви отчитку сделать? Есть священники, отец Герман, например, он…

— Лиза, — мягко перебил Толстикову Асинкрит, — чтобы сделать в церкви отчитку, надо сначала придти в церковь.

— А мне показалось…

— Нет, не показалось, но я сделал всего пару шагов и, похоже, остановился. Ладно, о чем я говорил? Склеротик старый, забыл.

— О том, что кошмар этот никогда не кончится…

— Точно. Но он закончился. Совершенно неожиданно. Я даже число запомнил — в ночь с 22 на 23 мая, после того как в одном месте я случайно набрел на часовенку Николая Угодника.

— Случайно набрел в часовенку Николая Угодника в его день7 Ты веришь в такую случайность?

— Разумеется, нет.

— И кошмары прекратились?

— Те, звериные — да.

— Начались другие, человеческие?

— Нет, не то. Сейчас, постараюсь объяснить. Я стал видеть сны… Опять не то.

— Асинкрит, все видят сны.

— Конечно. Но большая их часть легко забываются, стоит нам только открыть глаза. Другие остаются — как у тебя — обрывками фраз, смутными образами. И все это — едва уловимое, зыбкое, словно утренний туман. У меня же все другое. Все плотное, осязаемое, даже какое-то материальное. Очень долгие сны. Я могу проснуться ночью, думая, что сейчас уже утро. Ан нет, только половина второго ночи. Засыпаю вновь…

— И сон продолжается?

— На том самом месте, где он был прерван.

— Послушай, Асинкрит, а вдруг ты видишь то, что было с тобой в те три года, до аварии.

— Исключено. Давай я тебе для примера расскажу сон, что видел несколько дней назад, а досматривал две последующие ночи.

— Так тоже бывает?

Сидорин кивнул и начал рассказывать свой сон.

— Я вижу семью. Большую, крестьянскую. Судя по одежде, виду дома — на дворе рубеж двадцатых тридцатых годов двадцатого века…

— Ты пришел к ним в гости?

— В том-то и дело, что я не пойму, кто я им и что у них делаю. Самое удачное и близкое по смыслу — невидимка. Я будто человек-невидимка. Все вижу, все слышу, а на меня никто не обращает внимания. И даже больше. Едут эти люди в телеге, куда-то переселяются. Молча едут, а я знаю, о чем думает каждый из них.

— Их раскулачили? — Лиза было явно заинтересована.

— Похоже на то. Они где-то нашли себе кров, но дело не в этом. Таких историй, таких судеб множество. Кто эти люди? Почему я сопровождаю их не только, когда они переселяются, но и словно живу с ними? Вот сын их вырос. Хороший парень, за девушкой ухаживает.