Виктор Лихачев - Единственный крест

— Вообще-то я по делу звоню. Номер мобильного взяла у Вадима Петровича… Что вы молчите?

— Господи, вам не угодишь. Шучу — плохо, молчу — плохо, осталось сплясать. Вы всегда такая? Или не стой ноги встали?

— Как я встала — это отдельный разговор. Меня сегодня подняли насильственным путем… Подробности — чуть позже. Первое, что хотела сказать: я подобрала вам фотографии… старые. Глазунова мне рассказала о том, что вы…

— Спасибо, Лиза. Я совершенно искренне тронут. Моя коллекция растет. Если получится — выложу на стене карту России, где каждый уезд или район — отдельный человек. Неизвестный, забытый человек. Или почти забытый. А все вместе они — Россия.

— Можете рассчитывать на мою помощь — идея замечательная.

— Кстати, она уже воплощается. Ваша, то есть наша область почти готова…

— Хорошо.

— Что-то случилось, Лиза?

— Нет ничего. Хотела сообщить… Вообщем, картину я вчера отнесла в музей. На ней уже стоит инвентарный номер.

Сидорин выругался про себя.

— Что вы молчите? Ну, говорите, что я дура…

«Господи, а кто же ты?» — подумал Асинкрит.

— Я не собираюсь этого говорить, — соврал он.

— А Галка так мне и сказала.

— Прямо-таки вот так и сказала?

Сидорин был расстроен и с трудом скрывал свои чувства.

— Мне казалось, — такая картина должна принадлежать всем людям, а не мне одной…

— Всем — это значит никому, Лиза.

— Это все что вы хотите мне сказать?

«Она отдала картину, а теперь обижается, что я плохое успокаиваю».

И он ответил:

— Нет. Скажу еще: «Гвозди бы делать из этих людей…»

На том конце отключили мобильник. Но через час Лиза вновь вышла на связь.

— Извините, это опять я.

— Рад вас слышать.

— Правда? — и после паузы:

— Веду себя, как девчонка. Сама приняла решение, сама должна за него отвечать. Правильно?

— Абсолютно, — одобрил Сидорин.

— Через недельку приходите — она уже будет висеть в зале дарений. С надписью: «Дар Аграфены Ниловны Семеновой».

— Вы молодец, Лиза.

— Вот видите, вы хвалите меня, а я еще должна с вами поругаться.

— Со мной? За что?

— Ни за что, а за кого. За тетушку мою. Меня сегодня разбудил ее дикий крик. Представьте, она попробовала ваш способ борьбы с гипертонией…

— Не понял, а кричать-то зачем?

— А как поступите вы, если кружку холодной воды на себя выльете? К тому же теперь Светлана Викторовна в трансе: мучилась, обивалась, а пить нечего.

— Ничего не понимаю. Руки у нее вроде еще не дрожат. Лиза, скажите, а как она воду переливала?

— Как вы ей сказали: подняла над головой — и жах! Что вы смеетесь? Это не смешно вовсе!

— Простите. Я ей так не говорил. Объясните, пожалуйста, милейшей Светлане Викторовне, что только фокусник отважится, не глядя переливать воду из одного стакана в другой.

— Так значит, надо смотреть на кружки?

— Обязательно. Руки держать высоко, но все-таки перед собой, а не за собой…

— Слушайте, Асинкрит, заканчивайте это ваше «гы-гы-гы». Я могу обидеться.

— Во-первых, я не над вами смеюсь, а во-вторых, просто представил… ой, не могу. Славную вы мне сегодня побудку устроили.

— Значит, я вас все-таки разбудила? Врун несчастный. Все, пока.

«Поди, разбери этих женщин» — только начал думать о превратностях женской натуры Сидорин, как Лиза позвонила в третий раз.

— Это опять я. Забыла сказать: на одной из фотографий, что я вам приготовила, мужчина с бородой.

— Что, похож на меня?

— Самую малость. У него взгляд более мужественный и борода длиннее.

— Понятно.

— А под снимком подпись: «Асинкрит. Старицкий уезд. Около 1880 года». Каково?

Примерно через неделю Сидорин пришел в Шуваевский дом. Асинкрит старался держаться спокойно и даже равнодушно, но в душе он искренне порадовался реакции Лизы на свой приход. Нас всегда выдают детали. Когда Сидорин, постучав, зашел в кабинет Толстиковой, она что-то писала. Увидев его, быстро сняла очки, хотя они были в модной оправе и ей очень шли. Поправила волосы. Собиралась угостить чаем, но Асинкрит настоял: «Сначала картина».

Впрочем, на втором этаже, в художественном зале, Сидорин не смог скрыть своего разочарования. Богданов висел между наивной мазней какого-то местного деятеля и авангардной работой некоего Слепушкина, добросовестно повторяющего чужие «зады» полувековой давности. Лиза поймала его взгляд: «Это временно. Отдел дарений пока на ремонте…» Но чувствовалось, что и она огорчена.

Потом они пили чай. С обеда подошла Закряжская, одарившая Асинкрита фарфоровой улыбкой. Следом подтянулся Плошкин.