Винфрид Зебальд - Кольца Сатурна. Английское паломничество

Между июлем и началом сентября, временем его отъезда в Лондон, Коженёвский, служа матросом на грузовом судне «Скиммер оф зе сиз», совершает полдюжины каботажных рейсов между Лоустофтом и Ньюкаслом. Как он провел вторую половину июня в Лоустофте, являвшем собой как порт и курорт прямую противоположность Марселю, мало что известно. Вероятно, снял комнату и навел справки, необходимые для реализации его дальнейших планов. Вечерами, когда на море опускалась тьма, он, наверное, прогуливался по эспланаде среди англичан и англичанок — одинокий иностранец двадцати одного года от роду. Представляю себе, как он стоит, например, ночью на пирсе, где духовой оркестр как раз исполняет увертюру к «Тангейзеру». И потом, обдуваемый мягким бризом, вместе с другими слушателями медленно возвращается домой, удивляясь тому, как легко дается ему до сих пор совершенно незнакомый английский язык (на нем он позже напишет свои всемирно известные романы), какую веру в себя и целеустремленность он ему внушает. Первым английским чтением Коженёвского, по его собственному признанию, были «Лоустофт стандард» и «Лоустофт джорнал», где на той неделе, когда он приехал, до сведения публики были доведены нижеследующие сообщения, весьма характерные для обоих изданий. Страшный взрыв на шахте в Вигане унес жизнь двухсот горняков. В Румелии бунтуют магометане. В Южной Африке подавлены беспорядки в поселениях кафров. Лорд Гренвиль разглагольствует о воспитании женского пола. В Марсель отправляется корабль особого назначения, чтобы доставить герцога Кембриджского на Мальту, где тот будет инспектировать индийские части британской армии. В Уитби заживо сгорела горничная: ее платье, которое она нечаянно облила парафиновым маслом, загорелось у открытого камина. Пароход «Ларго Бей» покидает Клайд с тремястами пятьюдесятью двумя шотландскими эмигрантами на борту. Некая миссис Диксон из Силсдена неожиданно увидела в дверях своего сына, который десять лет жил в Америке, и от радости ее хватил удар. Юная королева Испании слабеет с каждым днем. Работы на крепостных сооружениях Гонконга, на которых заняты более двух тысяч кули, «rapidly approach completion and in Bosnia all highways are infested with bands of robbers, some of them mounted. Even the forests around Sarajevo are swarming with maraudeers, deserters and franc-tireurs of all kinds. Travelling is, therefore, at a standstill» [27] Близятся к завершению, а все дороги в Боснии заполонили банды грабителей, в том числе конных. Даже леса вокруг Сараева кишат мародерами, дезертирами и авантюристами всех мастей. Значит, особо не попутешествуешь (англ.). .

В феврале 1890 года, то есть через двенадцать лет после прибытия в Лоустофт и через пятнадцать лет после прощания на краковском вокзале, Коженёвский, приобретший к тому времени британское подданство и капитанский патент и побывавший в самых далеких частях света, первый раз возвращается в Казимировку, в дом своего дяди Тадеуша. Много позже он опишет, как после краткого пребывания в Берлине, Варшаве и Люблине он наконец приезжает на украинскую станцию. Кучер и управляющий дяди ожидают его в санях, хоть и запряженных четырьмя лошадьми, но очень маленьких и похожих на игрушку. До Казимировки еще восемь часов езды. Прежде чем усесться рядом, пишет Коженёвский, управляющий заботливо, по самую макушку, завернул меня в медвежью шубу и нахлобучил на меня огромную меховую шапку-ушанку. Сани тронулись, и под тихий равномерный перезвон бубенцов для меня началось зимнее путешествие назад, в детство. Возница, парень лет шестнадцати, безошибочным инстинктом находил дорогу, ведущую через бесконечные покрытые снегом поля. Я заметил, продолжает Коженёвский, что наш кучер поразительно ориентируется на местности: нигде не задумался и ни разу не сбился с дороги. Этот мо́лодец, отвечал управляющий, сын старого Юзефа, а тот возил еще вашу покойную бабушку Бобровскую, царствие ей небесное, а потом верой и правдой служил пану Тадеушу, пока не помер от холеры. И жена его померла от этой напасти той же весной, когда началась распутица, и все детишки. И только этот глухонемой парень, что сидит перед нами на козлах, один в живых остался. В школу его никогда не посылали и не думали, что он может на что-нибудь сгодиться, а он вот показал, что лошади за ним идут, слушают его лучше, чем других работников. Ему было одиннадцать, когда при какой-то оказии выяснилось, что у него в голове есть карта всего уезда с любым поворотом дороги, да так аккуратно, словно он с ней родился. Никогда, заключает свой рассказ Коженёвский, не въезжал я лучше, чем в тот раз, в сгущающиеся вокруг нас сумерки. Как прежде, давным-давно, смотрел я на солнце, садящееся над равниной. Большой красный диск погружался в снег, словно тонул в море. Мы быстро катились в сумерки, в безмерную белую пустыню, граничащую со звездным небом. Мимо нас, как призрачные острова, проплывали хутора, окруженные деревьями.