Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Войтех, расчесывая мокрые черные волосы пятерней, смотрел на Николауса.

— Пан лютнист, тебе, похоже, на голодное брюхо придется скакать.

— С чего бы это? — стараясь быть спокойным, проговорил Николаус.

— Что ж, вашу волчью хоругвь ноги прокормят!

Николаус вытирал рушником покатые сильные плечи, играя шарами мышц, глядел вверх на низкие серые небеса, все сыплющие дождь. Жибентяй подавал ему одежду. Потом кольчужный панцирь, шлем с мисюркой и волчьим хвостом, пояс с саблей и кожаными сумками для пуль и пороха.

Пани Елена вышла на высокое крыльцо, чтобы позвать молодых мужчин в хоромы. Увидев Николауса в полном облачении, удивилась. Жибентяй подводил ему лошадь. Узнав, в чем дело, она тут же крикнула Савелию, чтоб он принес хлеба и жареную рыбу со свежим зеленым луком да фляжку с пивом. И все это велела отдать Николаусу. Но тот кивнул в сторону Жибентяя. Жибентяй тоже уезжал следом за молодым господином, в жупане, шапке, высоких сапогах, вооружен он был саблей и луком. Переняв у хмурого Савелия узел с едой, сунул его в кожаную суму. И они поскакали по грязной улице под моросящим дождем.

Перед башней с воротами уже собрались товарищи панцирной хоругви. В сером утреннем свете влажно блестели шлемы, кольчужные панцири, крупы лошадей. Лейтенант Копыто оглядывал товарищей. Дождались еще Любомирского с Пржыемским — и выехали через ворота, стуча по настилу, переговариваясь. Николаус успел узнать, что им предстоит дело . И сердце его забилось чаще. Что за дело, никто толком не говорил. Но — вот оно, наконец-то! И ведь в воздухе давно что-то такое витало. Какие-то глухие слухи доходили из Москвы, из самого центра этого медвежьего царства. Московиты и так-то облизывались на сей замок, а после смерти короля — в безвластие — защелкали зубами. Хотя и был у них с Короной подписан мир.

Впереди скакал Копыто в кавказской бурке, подбитой шелком, в желтых сапогах. За ним остальные. Лица у всех были сосредоточенными. Волчьи хвосты вздымались и падали — вытягивались по ветру они, только когда отряд переходил в галоп.

Николаус вдруг думал о римских провинциях из школьных уроков, не современных, а тех достославных времен, когда Флавий Аэций отбивал наскоки варваров на Рим, — да, и в битве на Каталаунских полях одолел трехсоттысячную орду Аттилы. И с триумфом войско Аэция вернулось в Рим, трепещущий в ожидании решения своей судьбы: кто? свирепые дикие гунны или великий воин Аэций? И жители возликовали, увидев со стен штандарты своей армии и блистательного Аэция на колеснице, в пурпурном плаще.

Сейчас Николаус видел впереди серую бурку Копыта. Ну на самом-то деле его зовут Гжегож Дембиньский. Ничуть не хуже звучит, чем Флавий Аэций.

Да и у самого хорошее имя: Николаус Вржосек!

И пора озарить сие имя блеском новых дел.

По грязной дороге в лужах отряд быстро двигался между полей с густой зеленеющей рожью. Замок остался далеко позади. Справа иногда тускло серебрился Борисфен. То исчезал в травах и деревьях, то появлялся снова. Потом начался лес. Стволы сосен краснели и желтели повсюду. Пахло смолой и хвоей. Дорога была песчаной. Эта дорога уходила на запад. По ней Вржосек и приехал в замок на Борисфене. Какая же напасть грозит оттуда?

Лес остался позади. Они проехали мимо небольшой деревни с пасущимися на лугу коровами и овцами. Пастух в овчинной безрукавке и войлочной шапке глядел на них из-под руки. Пахнуло дымом и навозом.

Отряд выехал на холм. Тут дорога разветвлялась. И Копыто почему-то склонился, рассматривая следы. Что он хотел увидеть? Кто мог оставить здесь следы? Уходя от замка? Или из той деревеньки?

Копыто что-то все-таки разглядел и решительно свернул влево. Вржосек успел узнать от Любомирского с перекошенной после ночной пирушки личиной об отряде каких-то украйнских казаков-разведчиков на службе у московитов. «Пан, — пробормотал Любомирский, дыша перегаром, — мой череп вот-вот рассыплется от этой скачки. Спаси меня!» Николаус обернулся к Жибентяю и велел отдать пану флягу с пивом. Жибентяй с непроницаемым лицом лишь огладил длинные толстые пшеничные усы и выполнил требование. Любомирский тут же схватился обеими руками за спасительную флягу и чуть не сверзился с лошади, когда все двинулись следом за Копытом. Фляга упала в грязь. И подбирать ее уже было не с руки, задние товарищи и пахолики напирали.

Вперед, вперед! Omne ignotum pro magnifico [175] Все неизвестное кажется великим ( лат .). .

Но надо было видеть страдающее неутоленное лицо пана Любомирского. Николаус, оглянувшись на него, чуть не расхохотался.