Олег Ермаков - Радуга и Вереск

Мужик таращился на лошадиные морды. С трудом в нем можно было узнать «дворянина». Как будто он надел страшную маску. Жибентяй оглянулся напряженно на Копыто. Тот махнул рукой.

— Кончай.

И Жибентяй вынул кинжал, наставил острие против сердца, как долото, взмахнул правой рукой и крепко ударил по рукояти, отпрянув от сгустка крови, что тут же выхаркнул «дворянин».

Копыто оглядывался, ездил среди трупов.

— А где же девица та? — спросил один невысокий рыжеватый пахолик.

И в ответ товарищи панцирной хоругви хрипло засмеялись.

— Зачем это тебе девица?

— Соскучился? Так то чужая невеста была!

— Болван! Ее мужик играл.

Вернулся Пржыемский, гонявшийся за медведем.

— Удрал косолапый!

— Один, выходит, спасся все-таки, — ответил Копыто.

— Там овраг, — говорил Пржыемский, — черт ногу сломит. Сплошные завалы. Он под буреломами и ушел. И цепью не зацепился.

Кто-то предложил окружить овраг и попытаться поймать медведя.

— Так и он нам ничего не поведает, — сказал Копыто, шаря округлыми глазами, особенно выразителен был тот глаз, что нависал над провалом щеки. Его бурка была заляпана кровью.

— Так что, пан Гжегож Дембиньский?

— Нет, — ответил Копыто. — На кой ляд нам зверь. Не приведем же мы его вместо языка в замок к воеводам?

— А птиц возьмем?

— Отпусти! — велел Копыто.

И тут же клацнул крючок, и один за другим голуби начали взлетать в лесное дождящее небо. И странно было видеть этих нежно-белых птиц среди туманных крон.

Отряд медленно возвращался по песчаной дороге в замок. Николаус Вржосек покусывал ус, постукивал плеткой по луке седла, глядел исподлобья.

О том, что это и было его первое дело , он потом никому не рассказывал. Об этом деле он не хотел вспоминать.

Пан Григорий Плескачевский объяснил, что решило участь сих комедиантов, — а именно: кощунственные шутки в адрес Римской католической церкви и обнаруженные у жителей замка, смольнян, грамоты. Пану Плескачевскому удалось узнать, что это были за грамотки. Одно название говорит за себя: «Сказание на богомерзкую, на поганую латину, которые папы измыслили в их поганой вере», да еще одну грамотку времен осады Smolenscium’а, в которой всех зовут поревновать и подивиться великому граду, его стоянию к западу, большому терпению сидельцев, их стоянию за веру. И кончалась та последняя грамотка так: «Время пришло!» Ее пан Плескачевский помнил еще с тех пор, когда вместе с Сигизмундом стоял под градом. Потом их тщательно искали в захваченной крепости и жгли, а тех, кто прятал, — с них шкуру со спин спускали плетями из корявой, как железо, лосиной кожи. И вот — снова в ходу та же грамотка, да не старая, а вновь записанная. Допрашиваемые горожане на комедиантов не показывали, все говорили, что грамотки подброшенными нашли. Но ясно было, что скорее всего шуты и повинны. А не повинны в грамотках, так в своем паскудном скоморошестве повинны. Жаль, конечно, что паны из панцирной хоругви так перестарались и ни одного комедианта с собою не привели. Уж здесь каленым железом признание вытянули бы.

Услышав про голубей, пан Плескачевский вдруг поинтересовался черным голубем. Николаус ответил, что не помнит… как-то не заметил.

— Ладный то голубь был, ладный, — пробормотал пан Григорий задумчиво.

— …очнулся… гипс, — говорил Павел Косточкин, держа мобильник левой и рассматривая свою правую сбитую руку в зеленке. На лбу у него была большая ссадина, замазанная йодом. — Нет, шучу, все кости целы, а я уже в гостинице. Да… Не долго… Коварная башня. Лед на ступеньках. Как будто ухнул в какой-то провал. Самое интересное… что? Да, вот самое интересное… Господину Никону — хоть бы хны, ни царапины. Ни трещины. Правда, еще не пробовал фотографировать, так, осмотрел только… Надо подзарядить. Я сдуру забыл запасные аккумуляторы и зарядное устройство. Такого еще не бывало. Специально всегда все проверяю. А в этот раз… Этот аккумулятор так быстро сел! Да, я думал, в гостинице… что? В гостинице думал зарядить. Потому что дома не успевал, надо было уже на вокзал. А теперь… надо идти покупать зарядное устройство… Что? Домой?.. Да собираюсь, но… надо немного в себя прийти, Марин. Очухаться… Что, с папой на машине?.. О, нет. Много чести. Я просто куплю сегодня билет, да и поеду. А? Нет, надо бы еще, конечно… Да перестань, успокой свое медицинское сердце. Ну, ну… сотрясение небольшое, ушибы, ссадинки, ерунда. Могло бы ведь… и хуже, ногу, к примеру, или… или черепушку. Как я буду свадьбу снимать?.. Попрошу Алиску… на подхвате… Да ладно, обойдусь без нее. Не ревнуй! Она просто друг женского пола, и все. Вот надо зарядное… Так что… Еще не все объекты осмотрел. А?.. Нашел меня? Да есть тут… человек стены, так сказать, любитель испанского и большой нелюбитель польского… Художник, между прочим. Фамилия?.. Ну, это тебе не Никас Сафронов или Шилов. Погоди, что-то вылетело… Ну да! Ха-ха. Сама понимаешь. Нет, тебя-то я помню… И всех остальных, ага… Но… но такое впечатление, что и еще кого-то… Какие-то новые совершенно персонажи вторглись в сознание, вот что… Да шучу! Все о’кей. Ладно, ладно! Не переживай, вернусь, как с фронта, — и обниму. Охлопьев! Он меня и нашел. Мы с ним встретились в одной тут башне, он чего-то там осматривал… Потом в больничку приходил. Я там всего-то сутки и провел, мерзкое впечатление. Ладно! Да, да. Хорошо. Оплачивает?.. Кто? Клиент. А, ну этот… как его… Вадим. Он оплачивает три дня. Да, уже за мой счет пошли деньки, ты права. Сегодня отчалю. Ага. Пока! Целую.