Алексей Притуляк - Санаторий

– Поясни, – изрёк Ездра.

– А чего пояснять. Я в электричке ехала, на работу. Я работала этим… как его… В общем, на работу ехала, в ночную смену, на электричке. А тут… Короче, на перевале нас обстреляли ду́хи…

– Какие духи, рыбонька? – участливо перебил Ездра. – На каком перевале? Ты в ночную, это, смену через перевал ездила?

– Ну да… – неуверенно отозвалась Кундри.

– И часто у вас духи на электрички нападали?

– Не знаю… – растерянно ответила Кундри. – Бывало.

– Ездра, не лезь, – сказал Иона. Он был как-то напряжён, так что даже и не заметил грубости, которую позволил себе в отношении главнокомандущего. С Ездрой так не разговаривали. – Давай дальше, Кундри.

– Дальше… Ну, там стрельба поднялась, электричка встала, потому что они пути подорвали впереди. Если бы…

– Как перевал назывался? – спросил Иона.

– Назывался?.. Сехсин… нет… как его… Сумсил… Не помню я!

– Может, Самсон? – вставил Ездра. Ионе даже тени насмешки не послышалось в этой реплике – Ездра был, кажется, абсолютно серьёзен.

– Нет, – покачала головой Кундри, – причём тут Самсон. Самсон – это был доктор наш…

– Какой доктор? – впился в неё взглядом Иона.

– Доктор… – тупо повторила Кундри. – Его зажало в дверях и он звал меня. Я к нему, а тут очередь. Если бы вертушки наши не прилетели, нас бы всех там…

– Это сон, – сказал Ездра. – Ты, девонька, сон свой нам рассказываешь.

– Какой сон? – Кундри глянула на него растерянно и зачем-то погладила снайперку, лежащую на коленях.

– Кошмарный, – коротко ответил Ездра.

– Никакой не сон, – покачала головой Кундри. – Когда я к нему, к доктору то есть, побежала, тут – очередь. Меня садануло, я под лавку забилась и сидела там, и видела, как он умирал… доктор… а потом… потом здесь. Меня сюда с перевала отправили. По ранению.

– А куда тебя, это, «садануло», рыбонька? – спросил Ездра.

– Сюда, – Кундри приложила руку к правому бедру чуть выше колена.

– Покажешь? – прищурился Ездра.

– Штаны снимать, что ли?

– Зачем снимать? – улыбнулся Ездра. – Закатать можно.

– Иди в задницу, Ездра, – отрезала Кундри и поднялась. Скомандовала: – Встаём, двигаем дальше!

Иона с опаской пробежал взглядом по лицу Ездры. На нём, вопреки опасениям, не проступило ни досады, ни злости, ни мстительной усмешки. Ездра сидел и задумчиво улыбался, глядя себе под ноги – будто разговаривать с ним в таком тоне было делом самым обычным, будто он чмо из-под койки, а не верховный.

И ещё Ионе вспомнилось, как Кундри на вопрос «Ты от чего лечишься?» ответила: «По женски».

Они шли весь остаток дня, до самой ночи, когда Кундри по каким-то одной ей ведомым признакам определила, что Тухлая падь кончилась. Ночь провели в овраге, дно которого покрыто было сухим бурьяном. Долго утаптывали жёсткие стебли полыни и чертополоха, устраивая себе ложа.

Когда уже улеглись все, Чиполлино, который присел в стороне, обхватив руками колени и подтянув их к груди, вдруг задрал к небу лицо и протяжно завыл по-волчьи на луну, повисшую в небе размытым пятном неясно-желтушного цвета. Первые минуты этого царапающего душу воя никто не произнёс ни слова – все были ошарашены и только молча уставились на Чипа. Слушая его завывание, Иона смотрел не в лицо безумца, который то вытягивал губы трубочкой, то разводил их чуть не к самым ушам, жутковато обнажая клыки, – он смотрел на луну. Он даже старательно протёр глаза, пытаясь рассмотреть, но какая-то пелена, застилавшая ночное светило, не ушла, и луна осталась бледно-жёлтым неясным пятном, словно карандашный рисунок ребёнка, старательно размазанный пальцем или бумажкой для придания размытости очертаний и схожести с настоящим лунным светом.

Психолог, которая заметила что-то в лице Ионы, тоже перевела взгляд на луну. И точно также потёрла глаза, и прищурилась и помотала головой. Значит, и она видела то же самое, что Иона.

А Чиполлино продолжал выть, пока Кундри злобным окриком не одёрнула его. Тогда Чип перевёл на снайпершу бессмысленный взгляд и улыбнулся идиотской улыбкой.

– Не умеет рисовать Самсон, – сказал он вдруг, когда все уже забыли про его выходку и засопели, готовясь отойти в сон, переметнуться из одного мира-сна, чужого и чуждого, в другой – свой собственный.

– Не умеет рисовать Самсон, – повторил безумец с довольной жизнерадостной улыбкой. – Не умеет рисовать.

– Заткнись, Чип, – велела Кундри. – Заткнись, ляг и спи.

Полчаса спустя все спали. Протяжно посапывала Кундри. Храпел Ездра. Роза Шарона дышала тяжело и часто – наверное, ей снился нехороший сон. Тогда Иона осторожно подполз поближе к Чиполлино, который лежал без сна, не сводя глаз с луны, повисшей над ними и по-прежнему затянутой маревом. Потянул сумасшедшего за рукав.