Татьяна Брукс - Душа

Надя отказывалась верить, что ей могут не разрешить здесь находиться по причине «неродственных отношений с больным». Она будет бороться за это право. Войдя сюда, она увидела всё, что ей нужно было: Богдан лежал в несвежей, помятой, забрызганной кровью и лекарствами постели, небритый с закисшими глазами. Губы его потрескались, а глаза ввалились. Нет, она останется здесь, даже если её будут выволакивать отсюда силой.

Но ничего подобного не произошло. Никто, кроме дежурной медсестры, которая поставила Богдану капельницу, в палату не зашёл.

— Глюкоза, — коротко бросила та, — а вы кто, жена? Чё ж так долго не приходила? — полюбопытствовала и, не дожидаясь ответа, вышла.

Пару часов спустя, помыв в палате полы, протерев пыль и открыв форточку, Надя постучала в дверь ординаторской. Там она застала известного нам заведующего отделением в окружении коллег. Они обедали. Истории болезни. Какие-то папки и другие бумаги были сдвинуты на угол, а на газете, расстеленной вместо скатерти, как попало лежали порубленные куски колбасы, сала, хлеба, вареники в целлофановом пакете, свежие и малосольные огурцы, помидоры. В центре этого обилия еды — начатая бутылка водки и несколько стограммовых из толстого стекла рюмок, в простонародье называемых «полустаканчиками».

Когда девушка увидела всё это, у нее похолодело в душе. Она застыла, не смея пошевелиться, как будто её заморозили.

— О! Прекрасная фея. Проходите, проходите, пожалуйста.

Молодой доктор, стройный с умными карими глазами и тонкими интеллигентными пальцами, порхающими над колбасой, поднялся со своего стула и, оставив колбасу в покое, отодвинул стул так, чтобы девушка могла пройти и сесть. Он, по всей видимости, к своему полустаканчику уже приложился: глаза блестели, кончик носа и надбровные дуги трогательно покраснели.

Надю покоробило. Видение другого, похожего на этот стола с грубо порезанной колбасой и салом так и стояло перед глазами.

«Нет, эти не такие…»

Она повела плечами, как будто от холода, и, усилием воли сбросив оцепенение, собрав всё своё мужество, шагнула через порог.

— Здравствуйте. Я только поговорить хотела. С Виктором Андреевичем. Но… я лучше позже зайду.

— Нет-нет, проходите, присаживайтесь, вы ведь наверняка голодны. Меня зовут Сергей, — представился молодой доктор, — Сергей Александрович. Я лечащий врач вашего друга.

Он протянул ей внушительный бутерброд из хлеба, сыра и колбасы и спелый, готовый взорваться красным сладковатым соком помидор:

— Вот, перекусите.

— Такая вот петрушка, Надежда… м-м-м, не знаю, как вас по-батюшке, я отдежурил, — вступил в разговор коротышка Виктор Андреевич, — двое суток подряд. Домой иду. Устал. Вчера у Вениамина Игнатьевича именины были, так вот, перед тем как домой… отмечаем малёхо… вот, такая петрушка. Может, и вы с нами? — почему-то стал объяснять Наде наличие на столе водки Виктор Андреевич.

— Нет, нет, — поспешила заверить Надя, — за бутерброд спасибо. Я и забыла, что не успела поесть сегодня. Правда, и не хотелось.

— Так вы кушайте, кушайте.

— Вот ещё вареничек с капусточкой, вку-у-усный…

— Спасибо.

— Я распоряжусь, чтобы вам, пока вы тут будете находиться, приносили обед, — голубые глаза заведующего отделением были покрыты паутиной красных воспалённых сосудов — да ему просто необходимо поспать.

— А так разве можно?

— Можно. Это, конечно, не ресторан, но манную кашку или супчик гречневый варят отменно, — он устало улыбнулся, — пошёл я, ребята. А ты, Сергей Александрович, введи девушку в курс дела. Похоже, она не знает ничего. Вдруг… А! Всё равно уже… Такая вот петрушка…

— Что? Что всё равно? Ничего не всё равно! — Надя чуть не подавилась хлебом. — Кха-кха-кха! Ничего не всё равно! Вы мне только расскажите. Я пойму. Я всё-всё сделаю. Так же, как и он для меня… — запнулась, — даже лучше, — и покраснела.

— Вы доедайте. Вот ещё чай, а мы пока приберём тут. Сегодня Вениамин Игнатьевич дежурит, он тут, в ординаторской, будет, а мы с вами к Виктору Андреичу в кабинет пойдём.

Надя давилась бутербродом, обжигалась горячим чаем и уже через пять минут поднялась со стула:

— Я поела, спасибо большое. Куда идти? А то он там сам… один.

— Нам спешить некуда. Он уже там более трёх дней сам. Но раз вы готовы, пошли.

Кабинет заведующего отделением находился как раз напротив ординаторской через коридор. Совсем маленький, он казался крошечным от того, что стол, старый потертый секретер, книжная полка были заставлены и завалены книгами, папками, подшивками, одиноко валяющимися журналами. Серый от времени потолок, банальные голубые панели. На стене такой же банальный черно-белый портрет Николая Ивановича Пирогова.