Джонатан Троппер - Дальше живите сами

— Даже я готов подтвердить, что ты — гребаный идиот, — ворчит Филипп себе под нос. — А раз так, значит, такой ты и есть.

Пол пружинно распрямляется и вдруг — издает истошный крик и бьет раньше времени, на долю секунды, но раньше, и мяч летит жестко, как ядро, прямо в лицо Стояку. Оба соперника падают на колени: Пол — сжимая плечо от дикой боли, Стояк — закрывая белыми перчатками залитое кровью лицо. Жена Стояка, взвизгнув, кидается на помощь мужу. Элис, вне себя от гнева, сначала делает вид, что всем поделом, но потом бросается за сетку, к Полу. Помогает ему встать, что-то спрашивает шепотом. До меня вдруг доходит, что они любят друг друга, по-настоящему любят… Странно, почему меня это так удивляет? Стояк тоже встает, Дэн и Эмили поддерживают его под руки. Хорри стягивает маску и спрашивает:

— А чья это была светлая мысль?

Пол с некоторой робостью идет к Стояку — извиняться. Но они оба — мачо. Поэтому они мужественно подбадривают друг друга, похлопывают по спине, по заднице — короче, никто тут обиды не держит. Кто-то притаскивает из морозильника пакет со льдом, чтобы приложить к распухшему от удара лицу Стояка. Может, они и тупые качки, но с моральным кодексом. И этим кодексом нельзя не восхищаться. Жаль, что все людские конфликты не решить, пробурчав что-то нечленораздельное и шлепнув друг друга по заднице.

Парад подержанной плоти продолжается. Сидя на низеньких стульчиках, мы начинаем испытывать извращенное пристрастие к голым ногам, которые маячат у нас перед глазами целыми днями. Некоторые мужчины приходят в брюках, и мы готовы благодарить их за это по гроб жизни. Но за окном конец августа, в наших краях еще жарко, поэтому большая часть мужчин является в шортах, и мы вынуждены любоваться бледными лысыми ногами с дряблыми икрами и набухшими выпуклыми венами, похожими на червяков: под кожу попали, а дороги обратно не нашли. У людей, которых природа наградила большей выносливостью, сохранились кое-какие остатки мускулатуры, но эти ноги чаще всего подпорчены множеством хирургических шрамов — у кого на коленках, у кого — по бокам, от ангиопластики. Особое адское испытание для сидящих шиву — ноги стариков в сандалиях. С какой же гордостью демонстрируют они эти толстые, ороговевшие ногти, темные и изъеденные грибком… Женский контингент являет куда большее разнообразие: некоторые экземпляры сохранились очень даже неплохо, но у других кожа похожа на жеваный целлофан и висит прямо на костях, а у третьих синюшные слоновьи ноги с красной паутиной вен совершенно заплыли жиром… Воистину, для шивы надо придумать форменную одежду.

Приезжают мои приятели с радио, еще недавно мы работали вместе на программе. Коротышка Джеф — один из сценаристов. Он лохматый, волосатый и оттого всегда выглядит неопрятно. Кенни — инженер, а еще он бывший музыкант и поездил по стране с разными группами. Обе руки, до локтей, у него в цветных татуировках, а длинные светлые волосы делают его похожим на идола молодежи восьмидесятых, не хватает только гитары наперевес. Мы с ним приятельствовали, болтали в комнате для отдыха, — обсуждали чужие шоу и плей-листы, сочувствовали Джефу, который злился на Уэйда, вечно перевиравшего его лучшие реплики. Иногда после эфира Кенни сворачивал косячок, и мы расслаблялись прямо в монтажной, а он играл на гитаре. С тех пор как я хлопнул дверью на студии, я ни того, ни другого не видел, и вот они входят. Оба перепуганные, подавленные. Я на самом деле очень тронут.

— Привет, — говорит Джеф, когда они усаживаются. — Очень тебе сочувствую.

— Мои соболезнования, братан, — добавляет Кенни.

— Спасибо, ребята. Как дела на студии?

— Да все как обычно, каждый день в дерьме, — констатирует Джеф.

— Но без тебя скучно, — спешит вставить Кенни.

— Кто продюсер?

Они смятенно переглядываются.

— Гмм… ну, в общем… я, — признается Кенни.

— Поздравляю, — говорю я. — Рад за тебя.

— Да мне как-то неловко, братан.

— Да ладно, все хорошо. Я же сам ушел.

— Они собирались кого-то внешнего пригласить, — объясняет Джеф.

— Ну, вот еще! — возмущаюсь я. — Кенни, я рад, что взяли тебя.

— Это не значит, что я из-за этого стал лучше относиться к этому ублюдку, — говорит Кенни.

— С тех пор как ты ушел, он стал совсем омерзителен. Ты держал его в узде. — Это уже Джеф.

— Держал, да, видно, не очень крепко, — откликаюсь я.

Они не уверены, уместно ли посмеяться над моей шуткой, и Джеф, сменив тему, принимается рассказывать о сюжетных поворотах в судьбе наших общих знакомых и коллег, ведь жизнь радиостанции — это бесконечная мыльная опера. Кенни пялится на полуобнаженные груди моей матери, словно они сейчас оживут и нападут на него, выскочив из бюстгальтера. Я принимаю прохладно-отрешенный вид, напомнив себе, что меня искренне трогает их приход и сочувствие. На самом деле, я уже мечтаю, чтоб они поскорее выкатились. Райан с Коулом подходят поближе — посмотреть на татуировки Кенни, и тот устраивает для них целую экскурсию.