Рудольф Ольшевский: Железный характер

— Гриша, — спросил он, икнув, — а что ты вчера сделал с Фирсовым?

— Сунул его голову в унитаз и спустил воду.

Гришу боятся его враги, потому что знают — этот все может. Так сказал в свое время полковник, к которому пришел жаловаться на лейтенанта майор разведки. Накануне майор домогался любви санинструктора Розы и угрожал ей.

— Еще раз подойдешь к Розе, — сказал ему Поженян, — пристрелю и скажу, что пал в бою смертью храбрых, сраженный фашистской пулей.

Полковник тогда выслушал майора и, улыбаясь своим мыслям, произнес:

— Говоришь, Уголек грозился застрелить? Этот может. Ты с ним лучше не ругайся, майор.

Я провожаю Поженяна в кишиневском аэропорту. Обычно и в Москве, и в Сочи его не проверяют. Но в Молдавии попался дотошный таможенник. Он долго рылся в чемодане, а потом попросил пройти рамку. Она громко зазвенела.

Гриша выложил из карманов ключи и мелочь. Снова прошел. И опять раздался звон.

— Вас придется обыскать. — Не успокаивался службист.

— Никогда. — Прорычал Поженян и, несмотря на то, что вокруг толпилась тьма народа, который бурно реагировал на этот спектакль, не торопясь, словно собирался принять душ, стянул с себя рубаху, затем, извинившись перед дамами, стал стаскивать и штаны. Оставшись в одних плавках, Гриша снова проходит проем рамки. Звон кажется еще громче.

Таможенник не знает, как ему поступить. Почти раздетый человек — звенит. На помощь приходит начальник службы. Зрителей собралось так много, словно это раздевается Алла Пугачева. Я понимая, что Гриша сейчас снимет и плавки, пытаюсь уговорить проверяющих:

— Это известный московский поэт Григорий Поженян. Он воевал. В его теле с войны остались осколки. Они звенят.

— Ладно, одевайтесь. — Сдается бдительная охрана. — Такого у нас еще не было.

— Не только осколки. — Шепчет мне на прощание Григорий Михайлович. — Это еще и железный характер. Ты меня понял?

Я давно тебя понял, барон Мюнхгаузен. Может быть, и сейчас ты полетишь в Москву не на самолете, а верхом на пушечном ядре?!