Рудольф Ольшевский: Сам ты корова

Мой дядя был знаком с Михаилом Светловым. Вернее, мне кажется, что был знаком. Во всяком случае, по рассказам дяди так получается. На улице к нему подошел очень худой человек. Если Светлов говорил, что у обычных людей телосложение, а у него теловычитание, то у этого, по описаниям дяди, было теледеление без остатка. Дядя только обратил на него внимание, решив про себя, что в Одессе таких не бывает, как приезжий подошел к нему и неожиданно громким не соответствующим комплекции голосом спросил:

— Который час? У меня ходит только секундная стрелка.

Дядя ответил, что его часы вообще остановились, но, чтобы гражданин не подумал, не дай бог, что он хочет от него сдыхаться, сейчас они вместе все выяснят. Когда они узнали, наконец, что сейчас ровно десять сорок восемь, и если они хотят в этом убедиться, то вон там на горисполкоме часы, которые никогда не врут, в отличии от тех, кто заседает в этом здании, худой спросил дядю:

— А не скажите ли вы, какие есть еще достопримечательности в вашем городе, кроме горисполкома?

— Почему не скажу, — ответил дядя, — что я с вами в ссоре? Не только скажу, но и покажу. У меня как раз сейчас свободное время. Одна из достопримечательностей уже прямо здесь, рядом. Это оперный театр снаружи…

— Как это так — снаружи? А внутри что — идет ремонт?

— Причем здесь ремонт? Просто нам с вами внутри смотреть нечего. И слушать тоже. Это вам не Ла Скала. У них такой Онегин, как я Ленский и такой Ленский, как вы Борис Годунов.

— Нет, нет, — запротестовал приезжий, — если я на что-то и гожусь, то только на роль маленьких лебедей.

— Он выгнул шею.

— Вот-вот. У вас таки это должно получиться. Слева, между прочим, памятник Пушкину. Узнаете? От благодарных жителей Одессы. Сейчас благодарные жители способны поставить памятник только героям — потемкинцам. Я вас туда даже не поведу. Если бы потемкинцы знали, как они будут выглядеть через пятьдесят лет на пьедестале, они бы не поднимали восстания. А в прошлом векеПушкин был похож на Пушкина. Кстати, вы знаете, одно время он жил в Одессе, и тоже как раз здесь, недалеко.

— Да, — улыбнулся приезжий. — И на какой же улице?

— Вы задаете странные вопросы. Где он мог поселиться? Конечно же на улице Пушкинской. Интересно. Я слышал, что и Гоголь бывал в Одессе?

— Конечно. А что вы думаете, напрасно у нас есть улица Гоголя? Меня давно интересует знать, а были ли они знакомы?

— Очень даже близко. — Проявил осведомленность незнакомец. — Гоголь даже…как у вас в Одессе это называется? «стырил» сюжет «Мертвых душ» у Александра Сергеевича.

— Ай-ай-ай! Как нехорошо получается. Такой уважаемый писатель и, надо же, поступил, как последний босяк. Теперь мне понятно, почему они друг от друга так далеко жили. Где улица Гоголя и где Пушкинская? Конечно же Пушкин после этого боялся, что у него «Евгения Онегина» тю-тю.

— Они жили в Одессе в разное время.

— Где же он тогда стырил эти души? В Одессе было бы понятно.

— Гораздо позже. И вообще это была темная история. А вы мне напоминаете моего приятеля, чисто внешне, Михаила Голодного.

Не имеете случайно, к нему отношения?

— Только по части имени. Я тоже Михаил. В остальном же я — только что покушал. Спасибо за намек. Мы в Одессе, как и вы, любим спрашивать не напрямую. А вы, если не секрет, кем будете?

— Да вот, тоже поэт. Как вы относитесь к нашей профессии?

— В основном уважаю. Хотя если сказать честно, считаю, что мало кто из поэтов имеет много хороших стихов.

Худой хмыкнул.

— Интересная точка зрения. А меня тоже кстати зовут Мишей.

— Что вы говорите? Какое совпадение! Вот и хорошо. Уж теперь точно ни за что не забуду.

Они обошли оперный театр и через Палерояль вышли на улицу Карла Маркса.

Карл Маркс тоже здесь жил? — улыбнулся худой.

— Боже сохрани, — сказал шепотом мой дядя. Он хорошо знал, что можно было говорить вслух, а что шептать.

— Это вожди. Им не обязательно присутствовать. Их утверждали полным списком по разнарядке.

— Чьей?

— НКВД. — Уже одними губами скорее показал, чем сказал, мой дядя. — Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Карл Либкнехт. Если бы не было улицы — ни за что не выговорил бы. Тут главное, никого не забыть. Не дай бог, если в городе нема переулка Ногина, проспекта Розы Люксенбург, бульвара Свердлова.

— Но этот — то еврей?

— А что, он один? А Воровский? А Чижиков? Тут через квартал улица имени маланца. Раньше поощрялось. Скажу вам по секрету у Ленина тоже было немного этого самого — по бабушке.