Джонатан Троппер - Книга Джо

На фабрике рабочий день длился с семи до трех, и поскольку Уэйн заканчивал в «Портерс» в шесть, с трех до шести мне было положительно нечем заняться. Не помешала бы, конечно, подружка, но за три года старшей школы я выказал свою полную неспособность в этой области, и, к сожалению, вовсе не потому, что недостаточно старался. Самое серьезное мое продвижение в направлении занятий сексом на тот момент произошло на выпускном в восьмом классе, когда Морган Хейс позволила поласкать ее под футболкой, но поверх лифчика, пока сама она скоблила мне губы своими брекетами.

Итак, перед нами одинокий, оставшийся без материнской заботы, скучающий и сексуально озабоченный подросток, принимающий предложение Сэмми ежедневно погружаться в прохладные воды бассейна Хаберов. И этот же самый подросток, к своему неописуемому гормональному восторгу, немедленно обнаруживает, что Люси Хабер, длинноногая и безумно сексуальная мать Сэмми, в то же время дня занимается тем, что плавает в бассейне или загорает возле него в разнообразных раздельных купальниках, с трудом удерживающих ее великолепные формы.

Сэмми не особенно любил плавать. Сделав несколько гребков, как бы для того, чтобы оправдать свое приглашение, он через пять — десять минут всегда вылезал из воды, накидывал полотенце на худое тело и возвращался в кондиционированный дом — чтобы поправить намокший кок и почитать журнал о музыке. Через несколько дней у нас установился удобный для всех порядок, при котором Сэмми сидел дома и читал, а я плескался в бассейне, бесстыдно лелея подводную эрекцию и болтая с его матерью. Люси, в отличие от всех известных мне до того матерей, казалось, с удовольствием проводила послеобеденное время в компании и подробно расспрашивала меня о моей жизни, лишь иногда отвлекаясь на рассказы о себе. По мне, так она могла хоть о квантовой механике говорить, я бы все равно слушал с таким же замиранием сердца — настолько я был заворожен ее сочными губами, подтянутыми, загорелыми бедрами и капельками воды, сползавшими по блестящей коже в чудесную ложбинку на груди, когда она загорала у края бассейна. Многочисленные измены ее мужа казались мне не просто неправильными, они выглядели совершенно непостижимыми. Чего еще мог желать этот жадный человек сверх того, чем он и так обладал? Я еле-еле удерживался от того, чтобы не запустить руку себе в плавки, когда кружил в бассейне, наслаждаясь обществом Люси. Я стал нарочно оставлять полотенце на самом бортике, чтобы в тот момент, когда, к моему большому сожалению, пора будет вылезать, я мог бы искусно задрапировать своего чересчур взволнованного друга.

Душ в доме у Сэмми после купания в его бассейне стал для меня необходимой ежедневной процедурой, единственной возможностью сбросить накопленное сексуальное напряжение. Потом мы с Сэмми садились в машину Брэда, которую тот скрепя сердце предоставил в мое распоряжение на время своего отъезда, и отправлялись в город. Там, встретившись с Уэйном, мы ели пиццу или сэндвичи, а потом шли в кино или болтались просто так.

Сэмми с Уэйном сразу же сошлись. Я могу представить, что кого-то буйная натура Сэмми вкупе с его неуемной разговорчивостью могли раздражать, но спокойная, добродушная манера Уэйна идеально сочеталась с этими его качествами. Сэмми отлично подстроился к нашему ритму, как заезжий музыкант к сложившемуся оркестру, и мы превратились в дружную счастливую троицу.

Все дни того бурлящего лета как будто сошли с какого-то конвейера: каждый день был точной копией предыдущего и последующего. Долгие, томительные послеобеденные часы, проводимые в изнуряющем восхищении каждым ленивым жестом Люси, каждым обольстительным изгибом, каждой чудесной впадинкой ее тела — и вечера в обществе Сэмми и Уэйна. Даже теперь, зная, что произошло потом, что уже на самом деле начинало происходить, я вспоминаю, как хорошо мне было тем летом: туманная, влажная, мерцающая бесконечность тупой черной работы, плеск и запах хлорированной воды и шикарное, как из порножурнала, тело Люси. Неплохое лето, получше многих.

Когда я писал свою книжку, мне казалось, что я прекрасно помню Буш-Фолс, но, подъезжая к этому городу после семнадцатилетнего перерыва, я понял: все, что у меня есть, — лишь поверхностная реконструкция, картонные муляжи настоящих воспоминаний, которые только теперь появляются на свет. Само физическое ощущение того, что я снова здесь, пробуждает давно впавшие в анабиоз участки памяти, и, оглядывая родной город, я поражаюсь новой ясности тех вещей, которые пылились у меня в подсознании. Воспоминания, которым за семнадцать лет дряхления давно полагалось рассыпаться в прах, были, как оказалось, герметично упакованы и прекрасно сохранились и теперь выплыли на поверхность, как будто после гипнотического сна. Я и не подозревал, что мое сознание все это время поддерживало сильнейшую связь с этим городом; такое чувство, будто мой мозг занимался чем-то тайком от меня.