Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Оперативно-тактические результаты дня выясняются ночью. В ночные часы немцы, как правило, пассивны, они полагают, что достаточно успевают за день. Возможно, они пожалеют о своем академизме. Красная же Армия не способна не только к ночным операциям, но пока, к сожалению, даже к ночным маршам. Ночью наше командование получает возможность установить связь с частями и соединениями или, по крайнен мере, понять, с кем она потеряна безвозвратно. Определяется обстановка. На основании этого готовится сводка положения на каждом участке фронта для представления. По данным сводок Сосо со своими клевретами принимает самые срочные решения и тут же спускает их в войска. Так объясняются ночные бдения, которые будущие историки единодушно припишут хищному биоритму Сосо, что тоже верно, но неполно.

Улучшением своего состояния он обязан мне столько же, сколько солдатской крови. «Барбаросса» развивается стремительно — но не по графику. Еще хуже дела сложились бы для немцев, если бы решения принимались профессионалами, а не этим любителем, воображающим себя военным на том основании, что носит френч и сапоги.

— Скажи, Коба…(Он радостно вздрагивает, давно не слышал такого обращения, я его не балую. — Ведь ты понимаешь, что сделал нехорошо, ты отменишь приказ, правда? Ты сейчас же…

— Пырэкрати, Шалва, дэла нэ будэт. Никаких сеансов, никаких упыражынэний. Пырыказ ест пырыказ. Врэмя военное, воюет вся сатарана, и стар и млад.

— Какая же ты грязь, Сосо.

Смотрит и улыбается, попыхивая трубкой, поднимает перст.

— Ты, Шалва, сделал мне комплимент. Случалось, ты и прежде похваливал меня, Шалва, сам того не замечая, но такой силы и такой искренности в твоем голосе я, пожалуй, еще не слыхал. Полагаю, ты нашел самое сильное слово в своем лексиконе и произнес его, это слово, с редким чувством, с каким у нас на Кавказе, произносят здравицу или проклятие. Людское проклятие — похвала для политического деятеля. — Куда только девался его акцент… — Политик не может быть тем, что обыватели называют хорошим человеком. Из хорошего человека политик — что броня из шелкового платка или снаряд из коровьей лепешки. Портрет в розовых красках рисуется для масс, чтобы они верили в своего вождя, как веруют в бога. Именно поэтому настоящий вождь не терпит соперничества церкви, ему нужна вся народная вера, весь духовный потенциал целиком и полностью. Только с такой верой политический деятель способен двигать горы и выполнять невыполнимое.

Несчастные народы Российской империи. Несчастный русский народ. По пальцам можно перечесть дни его свободы. По дню в столетие. Не здесь ли истоки его национального характера?

Уж так не везло ему с правителями… А теперь во главе этот гений канцеляризма в мягких шароварах, за прошедшие месяцы их уже не раз приходилось отстирывать от кала. Посредством России он взобрался на Олимп истории.

Как просить его о смягчении судьбы кого-то одного, если он спокойно убивает миллионы?

На пороге Привратник: «Звали, товарищ Сталин?»

— Чаю.

Пока Привратник сервирует чай на столе заседаний, сноровисто, словно бывалый официант, я перебираю в памяти факты. Злоба дня ориентирует на радикальный пересмотр. Многое видится в ином свете. С трудом дожидаюсь, пока Привратник выйдет.

Начинать с бесспорного… Военные! Поскольку смертельное жало госбезопасности с самого начала было в его лапах, естественно было ждать, что он оседлает армию. Но так кроваво!..

— Понимаю, почему ты послал Пишпека на операционный стол, с которого (и ты это знал — он не мог возвратиться. До его славы тебе было не дотянуться. Могу понять, почему в первом же процессе разделался с Путной и Примаковым…

— Предатели.

— Поклонниками твоими они не были, это несомненно. А Якир? Друг предателей? А другие? Друзья друзей?

— Правильно понимаешь, Шалва. Начал делать — делай до конца.

— Я понимаю… Ну и ну! А ты понимаешь, что пригласил Гитлера к нападению? Если все предатели, как тут не напасть? В такой напряженности уничтожить всемирно известных полководцев…

— Ц-ц-ц, Шалва, такой уж процесс, Шалва! Начал делать…

— Да-да-да, делай до конца! А для начала убрал Трибуна, имя его стало слишком популярно, к тому же русский, понятный… — Он невозмутимо прихлебывал чай. — Потом Серго. Как ты мог?.. Да ты экскрементов его не стоил!

Он ответил, жуя бисквит:

— Обидеть хочешь, Шалва. Зря. Ну да, Серго азнаур, старый род, грузинское благородство… И что? Историю в белых перчатках не делают, ее руками хирурга делают, лишнее отсекают.