Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Увалень грузно замирает у двери, и Сосо велит:

— Удовлетворите просьбу москвичей, собирайте ополчение.

Начинается движение лиц. Кондом улыбается, не раскрывая рта и глядя куда-то в угол. Наследник смеется широко и радостно, словно узнал о рождении ребенка. Усач хохочет и хлопает себя по бедрам, как будто слышит славную казарменную шутку. Штабной озабочен, ему не до веселья. Брюнет растянул губы и сощурил глаза, ему уже невмоготу, он уже подался вперед, он олицетворяет Действие, которое, видимо, и начнет разматывать не до конца понятный мне, но несомненно зловещий сюжет.

Сосо добродушно поясняет Штабному:

— Московское ополчение в лице интеллигенции и сознательных рабочих и есть та сила, которая примет на себя удар гитлеровских орд по столице, обескровит их и сохранит регулярные части Красной Армии для нанесения ими решающего ответного удара.

Не смею верить чудовищной эффективности своего лечения. Он так оправился от потрясения первых дней, что уже и злодействует с юмором. Не раскусил я его. Не этого уголовника, усатого и рыжеседого, с его трубкой, сапогами, френчем мягчайшего сукна, с уверенностью властителя величайшей на земном шаре державы, а того, каким он был в пору знакомства — с горящими глазами, матоволицего, в потертом пиджачке и с шарфом на шее. Так вот что горело в этих глазах — властолюбие и коварство.

Неужели это произойдет?

Уже происходит. Увалень говорит, что для лучшего охвата нужны специалисты по накалу патриотизма, чтобы создать обстановку общественного порицания и презрения вокруг тех, кто желал бы уклониться, надо сделать это уклонение невоз… Возьми Брюнета, прерывает Сосо, больше никто не нужен. Брюнет вскакивает и уволакивает Увальня, который в спину Сосо пытается изобразить поклон, но Сосо на него уже не глядит, он уставился на Кондома. Штабной от стола с картами осторожно замечает, что ополчение создаст иллюзию защищенности, но немцы будут проходить сквозь боевые порядки, словно горячий нож сквозь масло. Да и люди погибнут зря.

— Идите к чертовой матери, — обрывает Сосо, — не ваше дело.

Штабной удаляется задом. За ним пятится Усач.

— Присмотри за ними, — бросил Сосо Наследнику.

Остался Кондом.

— Что с Казанской школой?

— Коба, ты приказал распустить школу, но…

— Никаких но!

— Это лучшие люди, предназначенные для длительного оседания, неплохо подготовленные в языке, истории, обычаях. В будущем при возникновении определенной ситуации…

— В настаящый мамент у нас нэт и ни можит бить будущиво. В настаящый мамент ми можим думать только о настаящэм. Сто пятьдэсят бэздэлныков живут, панимаишь, как в санатории, а в армии нэ хватаит афицэров дажи для таныкавых частэй. Там у тибя камбриг Рибалко…

— Отдаю Рыбалко…

— Всэх атдашь. Всэх! Курсы нэту! У нас с Китаем всигда будут харошии атынашения, всигда взаимопаныманые и паддэржка на тысячи лэт, ми можим немножко ссориться, но в атывэтствэнный мамэнт всигда будэм виступат… (Непостижимым образом вдруг исчез его акцент!.. — единым фронтом и нам не нужна агентура длительного оседания в стране, которая является нашим союзником и соавтором новой евро-китайской расы. Увидимся вечером на политбюро. Иди. — И вслед, значительно: — Рыбалко — в строй. А лейтенанта Киргизова Ивана Афанасьевича держать при штабе не ниже дивизионного. И смотри мне, чтобы с ним ничего не случилось. Понял?

Поворачивается ко мне, набивает трубку своей «Герцеговиной», закуривает, глядит искоса, улыбается в знаменитые усы. Доволен!

Легендарные глупости будут написаны об этой войне. Правда на ротном и батальонном уровне потонет в ворохе славословий, современники событий откажутся глядеть себе в глаза. Истинные книги о войне станут называться «Потерянное время», «Роковые упущения», «Идиотские решения». Полководцы, герои, историки и вожди нашкрябают тысячи томов мемуаров — все это будет ложь.

Газеты полны фанфарными отчетами о героизме на фронте и в тылу. Хочется верить. Но сопоставление сводок Совинформбюро с истинным положением на фронтах — оно-то мне известно из совещаний — подрывает остатки доверия к прессе. Если отчеты о героизме лгут, как сводки, дела наши табак. Если не лгут, дела все равно плохи, героизмом много не навоюешь, воюют умением, а его-то и нет. Не хватает транспорта. Да что там, винтовок нет, их немцы захватили на гигантских складах в приграничных районах. Такова мудрость планов. Нет патронов. Я был при обмене репликами между Сосо и Шаром после назначения Шара в Наркомат боеприпасов. Он докладывал о состоянии производства, и после его доклада члены Совнаркома сидели, как мышки. Сосо обвел соратников желтым взглядом и повернулся к Шару: