Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Его лицо с впалыми щеками и сумрачно улыбающимися глазами колышется передо мной, уплывая, а я шепчу — «Скажи что-то серьезное напоследок.» — «Какое там, ты же сам говорил, что я не умею быть серьезным.» — «Да, просмеяли мы наши жизни.» — «Что ты, говорит ЛД, еще не время подводить итоги, да и стоит ли вообще…»

Когда я открыл глаз и увидел Шилохвоста, то даже не удивился тому, что узнал его спустя чуть не полсотни лет. Он был в штатском, но выглядел все равно словно в мундире. Сидел на полу, а я лежал на подстилке. Когда я открыл глаз и встретился с его глазами, он вскочил и рывком открыл дверь:

— Перевязать! Идиоты! Фельдшера!

Мы молчали. Дверь тихо приотворилась, проскользнул фельдшер в белом халате, за ним явился Паук.

Убери эту падлу. Подите прочь, сказал Шилохвост сквозь зубы так, что Паука сразу слизало. Произношение! Не зря человек год проучился в нашей школе. Калечили, да, но учили.

Фельдшер заполнил мне дырку чем-то прохладным, забинтовал и ушел. Он бил меня сам, сказал я, за идеологические разногласия. Шилохвост промолчал. Я вспомнил о главном и спросил:

— Он действительно умер?

— Кто?

— Кого я бутылкой…

— Такого бутылкой не убьешь.

— Меня отпустят?

Он отвел глаза.

Понятно. Одноклассник верен идеалам. Жила бы страна родная… Империя должна оставаться неколебима. А я ее расшатываю.

Невдомек им, что ли, что это она сама?..

Прощай, прощай, прощай, моя родная…

— Как ты узнал, что я здесь?

— Меня разыскал такой вот маленький полковник милиции… — Крошка. — Дочь второго секретаря передала твои записи…

— Что ты за птица?

— Я второй человек в Комитете.

— Везет мне на вторых! — сказал я и придержал в глазнице выпрыгивающие мозги. — Вот отчего такой был шорох! Думаешь, справитесь?

— Не знаю. — Сухое лицо было бесстрастно. — Думаю, справимся. По крайней мере, на этот раз.

— А зачем?

— Государствам сохраняют жизнь как людям — без вопросов.

— Это все ведь не из-за меня…

— Нет, конечно. Просто ты им тут намозолил глаза, это ты всегда умел, (сказал он, запнулся и отвел взгляд от моего единственного ока. — Что я могу для тебя сделать?

Сделать? Дать увидеть, как повернутся события. Но об этом даже говорить нелепо.

Спасти рукопись!

Зачем?

— Передай этой грязи, что штаны у меня остались сухими. Больше ничего.

Он отвел взгляд и кивнул.

Сидит, потирает лоб. Почему не уходит? Вот, встает. А-а, достает пистолет и протягивает мне.

— Нет.

— Это так просто, — сказал он и повернул пистолет к себе.

— Нет, — повторил я и потянулся к его руке, — нельзя, не наше это дело, слышишь? Оставь бумагу и уходи. Застрелишь меня сам, когда кончу писать. А с написанным делай что хочешь. Хоть подотрись.

Дописываю последнюю догадку: они инсценируют самоубийство. Мученик — знамя. Вероятная точка единения наций. Самоубийца — неврастеник, он безвреден. Длинная история моей болезни даст им мотивы, а Док подкрепит это должной терминологией. Да что там, ни одно самоубийство не испытывало недостатка в мотивах. Обычно удивляются не самоубийству, а тому, что несчастный так долго с ним тянул.

Ну вот мы и одни. Слов у меня не осталось, сил нет, и дыхание едва теплится в ноздрях моих. Давай же перестанем сердиться друг на друга. Конечно, у нас немало причин для взаимного недовольства, но я не думаю, что все Твои упреки справедливы. Творец имеет свои права — но их имеет и Творение, и они так же законны. В частности, право Творения требовать у Творца учесть прошлые ошибки при проектировании следующего цикла Бытия… Но это так, на случай, если Ты не покончил с Собой.

Надейся, отрезал Он.

Подумать только, человек тратит целую жизнь для подготовки души к переходу в иное состояние. И не уверен, хватает ли одной жизни.

Но я-то готовился добросовестно!

Хитроумное сокращение жизни без применения недозволенных средств есть задача следующего поколения прозаиков и поэтов. На медиков рассчитывать нечего, на политиков и социологов тем паче, они использовали свой шанс.

Прощай, моя родная.

Не полюбить мне больше в жизни ниииикогооооо! Лишь о тебе однооой все вспоминаю я и шлю свое последнее тангооо.

Попить бы, потешить себя напоследок клюквенным соком фирмы Ocean spray. На худой конец, согласен на апельсиновый, он тоже неплохо освежает пустой кишечно-желудочный тракт…

На кладбище солнечно и тихо. Стволы деревьев обнажились, и между ними на гребне холма видны надгробия. Снегов не было, опавшие листья пожухли, но еще золотятся. С дорожек и аллей их сгребли в навалы и подожгли, навалы тлеют, от них поднимается горьковатый дымок и тает в эмалевом зимнем небе. Так покойно думать, что природа вечна и, когда людское зверье, перетравив враг врага, сведет себя с лица земли, она, оправясь от потрясения, так же будет сиять вечной красотой.