Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Обожди не думай успокойся

не можешь — не думай само придет не торопи

Ну?

Не могу. Н емо гу… Д д д ррррррроооожжжь

Обожди, обожди дыши глубже и медленнее

медленнее еще медленнее…

Ну, с чего началось? Паук пришел, верно?

Да, Паук на мохнатых лапах, студень с волосатым туловищем и со стеклянным взором…

Обожди, это не то, это куда-то в сторону… А, а, а! Ооо… Да, Паук: дело ваше решилось само собой, милейший, доигрались, подняли бучу провокационными слухами о коррупции в ГУГе, на свою и единоверцев головы растревожили улей, люди на улицах, толпы по площадям, у церквей с возмутительными лозунгами, требуют объяснений, документов, перемены власти, выступления вашего друга, второго секретаря, которого вы куда-то сплавили, и теперь уж нам необходимо знать, с кем вы вели переговоры, кто там в штабе, с кем мы могли бы договариваться, и уж тут, милейший, сами понимаете, возиться с вами некогда.

Неужели никто из Движения не вышел на переговоры с властями? Что же вы мне твердили, что вам все известно, вы Движение чуть не контролируете, зачем вам мои показания, из принципа, что ли?

Я на ваши вопросы ответил, проскрежетал Паук, потрудитесь-ка отвечать на мои, да поживее.

Вы их ставите в такой форме, что последний подлец почувствует унижение, если на них ответит.

Я на вас все формы перепробовал, у меня уже и форм на вас нет, к вам теперь другие формы применят.

Так он сказал. Это утром было, да? Потом амбалы вели меня по лестнице в тот зал физкультуры, и на лестничном переходе я увидел солнечный луч… Да, вспомнил! Увидел и подумал: солнце, небо, деревья… люди ходят, куда хотят… Утром… А сейчас что?

Сперва он ударил меня сам, амбалы держали, а он ударил, когда я сказал: лжете вы, сами вы всех взбулгачили, сами кашу заварили, чтобы дерьмо спрятать в крови, кто о коррупции беспокоиться станет, когда такие дела, правда?

Он ударил меня в живот, вполсилы, я умолк.

Амбалы внесли столик и два стула. Меня, скованного, усадили на стул сбоку, Паук сел за стол, амбалы встали за моей спиной.

И сразу вошел Док с перекошенным лицом, и Паук сказал, ну-ка, эскулап, видите, до чего доброта доводит, пожалели негодяя, а он человека убил, регион взбунтовал, все ради своего честолюбия да преступника-единоверца, которого от справедливого наказания, видите ли, избавить желает. Да-а, заблеял Док, наставничество — его идея-фикс, все жаждет учить, такой учитель у нас объявился, и все-то знает, просто сладу с ним нет, даже в сексологии брался меня наставлять, в науке, в которой одни нехоженные тропы, ай да Док, напустил туману на науку ебли, давай-давай, сказал я, подгребай клиентуру, только что ж ты стараешься в таком гиблом месте, Док, засмеют тебя, они здесь такое практикуют, что тебе и не снилось и о чем наука твоя никогда не узнает, Видите, завопил Док, опять учит! а Паук деловито: Вы, конечно, знаете слабые места своего пациента? и Док проблеял: — Лицо! И добавил: — Разуйте его, он таблетки в обуви прячет. Разули, отобрали. Паук его к двери, ручку пожал и ко мне: Ну, живее! — Попить дайте. — Ответите на вопросы — попьете.

Пить я не хотел, сказал так, чтобы выгадать секунду-две до удара и сообразить, а то, когда бьют, соображаешь плохо, тогда только напрягаешься (держаться! И сообразил. Имена членов комитета им нужно из меня выжать, чтобы, схватив их, представить народу магнитофонную запись: вот кто продал, пархатый Американец, а мы что, мы закон соблюдаем, только и всего. Тогда погром — дело решенное. И лови рыбку в мутной воде…

Ну, как? Без таблеток скучновато вам будет, сладкий вы наш. Но это не все, есть у нас средства посильнее, не вынуждайте… Итак, имена членов комитета, приметы сопровождающих вашего друга, второго секретаря, в его миссии, и в каких местах искать вашу сожительницу с сыном и Игроком.

— Мимо тещиного дома я без шуток не хожу…

Он ударил меня в зубы, теперь уже в полную силу, и продолжал спокойно, на той же ноте:

— Безразлично, на какой вопрос ответите, выбирайте по своему усмотрению, лишь бы правдиво. Учтите, мы все еще вас гладим, не кусаем, драгоценный наш. Все еще поправимо. Зубки вставим, вавки заживут, договор в общих чертах остается в силе. Ну, где они?

— В любом угодном вам нашеленном пункте, полковник, — сказал я, напрасно стараясь не шепелявить. — В штоличе нашей родины Мошкве, в штоличах шоюжных решпублик, а также в городах-героях Ленинграде, Шталинграде, Шеваштополе и Одешше тридчатью артиллерийшкими жалпами иж тышячи ору…