Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Систему обороны великих и малых держав надо реформировать. К чертям собачьим вооруженные силы с громоздкими аппаратами министерств обороны. Выдать каждому по пистолету разового действия с одним патроном. Пусть стреляется, когда хочет убить. Или когда настоящее кончается и становится прошлым.

Почему Завгар растерялся? Почему прожженный подлец, который в любой грязи как рыба в воде, растерялся в собственном своем кабинете?

Наверное, не связан с Первым напрямую. Я поймал его врасплох. Ему нужно через посредников подать сигнал тревоги. Получить инструкции. То ли давно не убивал, то ли испугался нахального моего напора… моего возвращения в партитский суп в виде полноправной морковки… и высокопоставленные комиссии шастают, неизвестно кто есть кто, может, и сумасшествие мое разыграно ради проникновения в это дело. А если я следователь по особо важным делам из верховных инстанций? Да и время, время-то какое, народ озлоблен, радиация, дефицит, расхитителей на молекулы разберут…

Словом, ты-пришла-мяня-нашла-а-я-растерялся.

А мог меня взять — голыми руками! Как раз тот случай, когда все решала физическая сила.

Ладно, ну, не взял сходу. За целый день по такому-то поводу, по поводу жизни и смерти главных действующих лиц и основных персонажей области, он сумеет достучаться. И меня пришьют.

А Сек?

А что — Сек?

Ну, поедет в столицу, доложит об убийстве и предшествующих событиях. Значит, и Сека пришить? и ЛД? не многовато ли?

Многовато? Эти структуры с миллионами управлялись, что им единицы…

Брось, едва ли ты сам веришь тому, что говоришь.

Не говорю, всего только думаю. И — да, верю. Чего не сделаешь в интересах шкуры, единственной, другую не выдают…

Переваливаю очередную гряду, спускаюсь в балку, в ней мощеная булыжником улочка петляет к Пидзамче. Иностранно выглядит булыжник на природе. В Швейцарии видел русла рек, мощеные булыжником. Казалось бы, далеко ли меня занесло, та же Европа. Огороды с чучелами и символической ниткой проволоки вокруг, тропинки… Тот же климатический район…

Но власть… Но социальность…

Вот и место назначения, здесь еще не ходил, это лишь из окон поезда видел.

Именно поэтому в рассуждении безопасности церквушка сия не такой уж тринидаминхлорин. Если меня будет искать сыщик-профессионал, если по каким-то каналам это задание поступит Крошке… если бы Крошка действительно горел желанием найти меня, не вообще человека, живущего у Погулянки, а именно меня, ездившего в командировки в прежней своей жизни в северо-восточном направлении, то к утру или даже ранее я сидел бы где положено. Но — сидел бы, а не валялся в канаве с проломленным черепом. Потому-то это задание и не поступит Крошке и, стало быть, никому из полицейских ищеек, поскольку он царь, бог и начальник сыска и все приказы идут через него. А оперативщики отличаются хваткой, но не сообразительностью. Следовательно, ночь в церквушке я проведу спокойно. Только одну. Следующую либо в постели, либо в морге.

А без прогнозов можно?

Что ж, можно и без.

Вот и церквушка. Удачно прошел, не вступил в конфликт ни с чьей собственностью.

Что ж я скажу батюшке? Черт… Ффу! Бог знает, что скажу. Но давай хоть галстук снимем, приятель, не вламываться же, словно опер, вручающий повестку на обыск в храме.

Скромная сельская обитель на склоне холма среди более высоких холмов, поросших кустарником, балки, просторные дали, и от всего мирового безбожия лишь игрушечная железная дорога далеко внизу, а за нею нахально вдвинутая в небо рыбья кость радиомачты, в этот миг, должно быть, изрыгающая в эфир их нахальный и богопротивный свист о преображении титскизма.

Ну, давай!

Батюшку нашел в ризнице. И не прежде нашел, чем убедился, что в храме пусто, ни один добрый самаритянин меня не видел и не видит в данный момент. Батюшка в полном облачении корчил рожи у зеркала. Одновременно он напевал псалмы и думал о чем-то мирском, не имевшем отношения ни к духовному песнопению, ни к своему отражению. Когда человек занят тремя такими делами, особых высот вокала он не выкажет, но тембр у него приятный, а это располагает.

День добрый, сказал я, кланяясь зеркалу. Батюшка обернулся и оказался вовсе не таким уж пацаном, каким сразу почудился, со светлыми глазами и волосами и слегка впалыми щеками. День добрый, отозвался он с заминкой и, даю голову на отсечение, в глазах что-то такое мелькнуло вроде — постой-постой, кто ж это к нам пожаловал, ведь знакомый кто-то, но кто — убей не припомню.