Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Опять были слезы, клятвы и бурная любовь. В разгаре сессии я привлек ее к себе за бархатную спину. Она доверчиво дышала мне в лицо, а меня проколола знакомая боль. На этот раз двойная. Мне страшно стало лишаться еще и Анны.

Подумать только, сказал я, после всех гадостей, что ты мне о себе наговорила, я, кажется, только теперь начинаю привязываться к тебе по-настоящему. Цэ тому, сказала она, що в нас е тэпэр дило, що поеднуе. Может, и дело, сказал я, но дело не в этом деле. Я стал приглядываться к тебе после знакомства с сыном. И еще — только не смейся — ты быстро меняешься. Я нэ смиюся, сказала она, бо цэ правда, я тэбэ люблю, тому и миняюсь.

От Косого Глаза решили не скрываться, чтобы не усиливать их подозрительности. Здесь одна мера пресечения и для виновных, и для подозреваемых.

Вот еще одну душу толкнули они на борьбу с собой.

Я вышел на пробную прогулку. Закатил маршрут минут на сорок с привлечением городского транспорта. Может, меня ведут электронными собаками, но не живыми существами. Слежки не обнаружил. Осмелев, назначил новый тур господам из Движения. Переговоры шли в машине, петлявшей по окраинам ночного города. Результат можно суммировать фразами, произнесенными обеими сторонами:

— Какого рода гарантий вы хотите? Все, что мы можем, это выставить охрану у каждой квартиры.

— И тем привлечь к ней нездоровый интерес. А результат будет тот же: несчастные соплеменники снова будут искать убежища в городской канализации.

Рычаг заскрипел зубами, Утопист сочувственно вздохнул.

— Где же выход? — терпеливо спросил Явор.

— Выход есть, — неожиданно не только для них, но, кажется, и для себя сказал я. — Вы имеете дело с народом, которому сорок лет промывала мозги невиданная по мощи пропагандистская машина. Не верю, что ничего от этого не осталось.(Рычаг хихикнул, Явор повелительно выбросил руку, насколько это позволяло тесное пространство машины. — Мобилизуйте их работу против них (единство масс в борьбе с угнетателями… и тэ дэ. Проведите митинги, это теперь легко. Настройте людей не на предприятиях, а в жилых кварталах. Не на уровне кормильцев, а на уровне жен, кухонь, дворов. И кровопускания для снижения державного давления не произойдет.

Шо за идиотство, комментировал мое выступление Рычаг.

Мы зважымо цэ, коллэга, сказал Явор, можлыво, вы маетэ рацию. Так чы инакше, дозвольтэ нам помиркиваты.

После этого начался что называется разговор по душам. Господа из Движения уговаривали меня примкнуть и принять участие, а я прижимал руки к животу и, кажется, так и не сумел убедить их, что любая национальная возня мне теперь глубоко безразлична. Втянули — представительствую. Против воли. Лишь пока речь идет о крови. Будущего не вижу. Не представляю, к чему придет. И даже на сколько частей разорвут свою неньку сами победители. Которые, кстати, еще не поняли, что победили. Как те, кто им противостоит, не понимают, что уже политически мертвы. А я понял. И мне расхотелось.

Свой замысел я объяснять не стал. Замысел был — Руководящая и Направляющая в лице лучших представителей (Сека) возглавляет реформы, дисциплинирует Движение и блокирует центробежные тенденции. Родственникам присуще ссориться, но они остаются родственниками. Не исключено, что снова соберутся под одной крышей. Зачем же стулья ломать?

Так я надеялся не допускать друг к другу волка, козу и капусту. Но вижу, что ничего из этого не выйдет. Поздно. Дело сделано.

Что же до уверений в почтении и даже любви к моим несчастным соплеменникам, на то у меня особое мнение. Любить? Зачем? Совершенно ни к чему. Не надо на них фокусироваться, только и всего.

Но это все мечты. Пройдут века надежд бесплодных над землею, и снова окрасится кровью трава, и кто-то станет прятать, а кто-то выдавать… Это было, это будет.

Не думаю, чтобы я улучшил их настроение. Даже Рычаг опешил.

Меня высадили у вокзала, и там я поошивался, поезда беспечно провожал.

Ночью нахально пришел незваный Мелех. Что вы здесь потеряли, спросил я. Ничего я не потерял, сказал он, просто пришел. Зачем? Поговорить. А днем вы не могли прийти? Мог и днем, но ночью удобнее. О чем же вы хотите говорить? О том, о чем вы говорили с Рыбником и Хазаном. А почему не пришли Рыбник и Хазан? Рыбнику люди не доверяют, а Хазан в больнице с инфарктом. Чудно, сказал я, а мандат у вас есть? Бросьте валять дурака, сказал Мелех, никакого у меня нет мандата. Как же вам доверять? Слушайте, Букет, сказал он, вы же меня знаете… Знаю настолько, устало сказал я, чтобы доверить собственные дела, но разве этого достаточно, чтобы доверить вам дела двух несчастных народов?