Пётр Межирицкий - Тоска по Лондону

Только, будь добр, Эвент, не говори мне, что ты не такой, ладно? Пожалуйста, не надо.

Утренний прием аспирина самочувствия не улучшил, а остаток сил ушел на напяливание штанов и рубашки.

В такси Анна утирала обильный пот на моем челе, а я применял хитрые приемы, дабы вдохнуть. Шоферу я велел причалить к противоположному тротуару, чтобы издали взглянуть на высокий бельэтаж докторского кабинета — нет ли там подозрительного оживления. Какое-то движение мне почудилось, но разглядеть ничего не мог. Попросил Мирона использовать преимущество роста, он извинился: близорук. Черт, не надо было мельчить и суетиться. Заглядывать в окна — не комильфо. Пока еще мальчик не замечает во мне недостатков, но это проходит быстро.

Вот что, сказал я, вас никто не должен видеть, я пойду один и буду звонить тебе, Анна, на работу. Мирон заупрямился: в таком состоянии он даже дорогу мне одному перейти не позволит. Еще минута препирательств — и я рухну, сказал я, притянул к себе Анну и последним усилием оттолкнул Мирона.

Помню, как мы перешли дорогу, помню заоблачную высоту вестибюля и Дока, сбегающего по лестнице, его изумленные глаза, потом глаз, приблизившийся, огромный, закрывающий все.

Больше ничего не помню.

Ровная пелена облаков, бессолнечный предвечерний час, влажная зелень скрывает подножье Большого Бена. На переднем плане вознесенный на постамент желтоватого камня всадник с жезлом, опертым о бедро. Это не Артур Уэлсли, герцог Веллингтон, не прославленный ничем более победитель при Ватерлоо, это Карл I, несчастнейший из английских королей. Убегает к Темзе цепочка фонарей замысловатой старинной работы и то ли запаркован, то ли остановился красный двухэтажный автобус — одинокое яркое пятно в меланхоличном городском пейзаже. Альбион… Картинку привез Черчилль. Едва ли не всюду бывал, а там не довелось. Теперь и не побываю. Из этой западни не выбраться.

28 июня напряжение разразилось катастрофой: вермахт прорвал фронт на протяжении трехсот километров. Снова повторение сорок первого года, которое считали невозможным.

Событиям предшествовал фарс, равного которому я в Ставке еще не видывал.

Не зря начинаю это сообщение британским мотивом. Военный Кабинет империи твердил нашим наполеонам, что германское наступление летом этого года нацелено будет на юг. Но главным стратегом пока остается Педант, он смирился с ролью чтеца мыслей и желаний владыки. Да и сердце у него слабенькое, что с него взять… А Сосо, сколько ни уговаривал я его прислушаться к бриттам, продолжает заботиться о личной безопасности в ущерб чему угодно.

В середине июня разведка донесла о концентрации германских войск в районе Щигры-Курск. Брянскому фронту отвечено было: «Не туда смотрите, наступление готовится не на южном, а на северном фланге вашего фронта.»

Западным командует Цаган, Брянским Глазастик. Цаган не стал возражать из шкурных соображений: при таком варианте его фронту достается больше резервов. От оценки общей обстановки его отлучили. Но Глазастик не унимался. На северном ли фланге фронта, на южном ли, удар придется по нему, и он настаивал. Тот случай, когда настойчивость ведет к обратным результатам: Будь Глазастик вполовину так настойчив, да что там, в четверть, когда возглавлял армейскую разведку в сорок первом и доносил Сосо о концентрации вермахта на западных границах, могли достойнее встретить гостей. Но тогда он сидел в столичном кабинете, границы защищал кто-то, а теперь фронт его собственный, и это меняло ситуацию. Глазастик слал депешу за депешей, подкреплял данными наземной и воздушной разведки, рвался сам приехать…

Но и немцы не зевали, разыгрывали активность на Московском направлении и тем обманули и Сосо, желавшего обманываться, и понукаемого им Педанта, и даже Архиерея. Будь Галифа поумнее, поддержал бы соседа. Тот его теребил, предупреждал, что удар будет на стыке их фронтов. Но Галифа после Харькова забился в щель и молчок, зализывал раны. При таких обстоятельствах Сосо просто цыкнул на Глазастика и велел заткнуться.

Несколькими днями позже имело место немалое потрясение. В расположении войск Брянского фронта совершил вынужденную посадку связной самолет вермахта с майором-штабистом на борту. Пилот погиб при посадке, майор с портфелем в руках пытался бежать, был убит, а в портфеле оказалась инструкция командиру танкового корпуса о первой фазе операции «Блау», и впрямь бившей в стык Воронежского и Юго-Западного фронтов, а не Воронежского и Западного, как того ждал Сосо. Содержание документов тут же передано было штабу Юго-Западного фронта и Генштабу. Галифа смолчал. Сосо отказывался верить фактам и даже счастливое для него крушение самолета считал провокацией и обманом. Удара на Москву он ждал словно по договоренности с самим фюрером.