— Верно, уже не верил.
— Заткни писку! Ты мне такое стал, о чем даже там не болтали. И не наедине, а при других, ты им доверял. Но я-то о них ничего не знал, может, они были как я, и еще секретнее. Может, мне тебя подсунули для испытания? Ты помнишь, как посадили Утописта? Да, ну и что ты, умник, стал делать? Вместо того, чтобы отчалить, хоть заткнуться и молчать, стал расписывать всем, какой он честный и какие между вами завязывались дружеские отношения. И чего добился? Не знаешь? Ну!.. Стали говорить, что ты к украинцам навязываешься в друзья по заданию.
— Что-о?
— А ты что думал? Что тебе дадут стать центром национального примирения? Но дальше получилось, что чем больше ты болтал, тем меньше я сообщал. Стал привязываться к тебе, болвану, за дурость. Пошли неприятности. Чем объяснить, что информация становится скуднее? Должна становиться обильнее. Я уже официально, для всех, стал твоим лучшим другом. Да, знаю, я гнусный, я мерзкий и все такое, а я, между прочим, извилины себе вывихнул, пока убедил их, что ты не источник идей.
— Ого, как ценили! Даже и такая мысль была?
— Заткни писку! И только это утихло и можно было с тобой общаться и ходить на кофе, как ты сблизился с Мудистом. Зачем?
— Наши жены приятельствовали…
— Ну и что? Он тебе сюсюкал… Вот он тебе нагадил, как никто. Таким стал влиятельным, какое-то время даже думали, не его ли назначить Лучшим Другом. Он тебе исповедовался, рассказывал об интимных делах…
— А ты?
— Я же тебе девочку не предлагал, студенточку, а ты ей за это напишешь курсовую работу… Или нет?
— Д-да, что-то такое он мне…
— Да я лучше тебя знаю, что он тебе! Читал своими глазами. Стал главным специалистом по тебе, предсказывал, как отреагируешь на то, на это, переделаешь ли рукопись по очередной рецензии или нет, как поступишь, если прижмут твоих друзей-диссидентов, задавят очередного подписанта-демонстранта…
— Кто стал? — туповато спросил я. — Мудист?
— Я стал, я, а не Мудист. K счастью для тебя. Местные власти тебе даже симпатизировали, но ты же откалывал такие коленца!.. Тебя побаивались даже те, кто симпатизировал. Ты был непредсказуем. Я, Лучший Друг, ошибался в прогнозах на каждом шагу. И не нарочно. О приятелях-украинцах ты мне ничего не рассказал…
— И родилась идея выпихнуть меня в эмиграцию…
— За это благодари Мудиста. Я бы тебя не отпустил, с кем на кофе ходить…
— Понял… Я был неуправляем… Это я-то?! Столько переделывал, переписывал!..
— Да не в этом дело. Ничего компрометирующего! Девочку тебе Мудист предложил? Ну! Девочка есть девочка, даже вожди пролетариата…
— Хрен с ними, с вождями! Что дальше?
— А дальше то, что ты намозолил глаза этой своей праведностью. Взяток не брал. Дела делал только для них, даже не зная, что делаешь, сам оставался чистенький. От тебя не было средства, только убить или вытурить вон…
— Что и сделали путем подталкивания в угаре всеобщего отъезда… Ну, ладно… А потом? После моего убытия? От какого задания ты отказался, что они тебя так?..
— Где ты набрал этих деликатесов? Смотри, как ты устраиваешься. Городской Сумасшедший, а тут и соленья, консервы, паштеты…
Рассказать ему, как из моей печени тоже едва не был приготовлен паштет? Этим его не разжалобить, не в таком он месте. Первая часть задания выполнена, вторая провалена. Когда ЛД напускает на себя непроницаемость (кончай работу, вытирай тисочки. Он либо с ироническим терпением станет отталкивать вопросы, либо взорвется на чем-то, в чем я ни сном, ни духом не повинен.
И я не удержался:
— Ну и как — причаститься государственных тайн? Возвышает? Ты же понимаешь, что был главным спецом по личности жалкой и ничтожной.
— Ты не был жалкой и ничтожной. Я был жалкой и ничтожной.
— Ничтожные не сидят в тюрьмах по столько лет. — Он блеснул очками и выразительно оглядел стены. — Твое наказание не адекватно преступлению. Это как если бы приговаривали к смертной казни за превышение скорости в Штатах. Это даже не групповое дело. Из двоих так называемых соучастников один оправдан, другой получил условный срок. А ты…
— А гуся ты привез? Жареного гуся?
— Можем мы наладить переписку? Ты ведь такой мастер писать…
— Нет, — отрубил он.
За дверью топот сапог, ключ проскрежетал в скважине, вахтер внутренней службы с пистолетом на поясном ремне, глядя поверх моей головы, назвал фамилию Опекуна: «K начальнику!»
— Я только приехал…
— K начальнику, — повторил он и шагнул в комнату.
Читать дальше