Чезаре Дзаваттини - Слова через край

Он поворачивается к Сильвии, желает ей спокойной ночи. Но прежде хочет узнать, согласна ли она с его мнением, что в Италии талант служит для того, чтобы обманывать самих себя и своих ближних. Но Карло опережает ответ Сильвии:

— Ты занимаешься фрондерством теперь, когда это уже нелепо и бесполезно. Раз уж мы попали на бал, надо танцевать. Неужели ты хочешь противопоставить себя пятидесяти миллионам итальянцев? Все уже мечтают о Ницце и новых колониях, даже нищие.

Вирджентиии обращается к Антонио:

— Послушаем, что думает по этому поводу наш молчаливый Антонио.

Чезаре, жестко:

— Да если бы у него было свое мнение, он бы уже сидел в тюрьме.

Марри, продолжая рисовать:

— Господа, хорошее стихотворение, хорошая картина искупают любую ошибку. Искусство куда долговечнее истории.

Чезаре:

— Для меня жизнь кончена. С сегодняшнего дня я считаю себя трупом. Мы все мертвы, дорогая синьора Сильвия, и вы — вдова, живущая в красивой квартире, которую к тому же расширяете.

Он затягивает похоронную литанию, делая вид, что держит в руках свечу. Вирджентиии цыкает на него. Чезаре осушает еще один бокал вина.

— Поскольку я мертв, я могу сказать правду: дорогой Карло, я люблю твою жену.

Сильвия делает вид, что принимает слова за шутку, смеется и прощается с гостями.

Оставив мужчин в лабиринте их проблем и отношений, она входит в свою комнату. На террасе еще продолжается разговор о ней. Марри показывает набросок ее портрета, который он только что сделал. Карло расписывает ее как женщину, лучше которой нет на свете.

Медленно раздеваясь, Сильвия слушает их разговоры доносящиеся сквозь жалюзи двери-окна.

Вирджентини, впав в эйфорию, превозносит итальянских женщин. Их царство — это дом: они образцовые матери и жены. Он так и сыплет банальностями, весьма характерными для настоящего момента повальной лжи. Чезаре, совсем опьянев, уснул в кресле. Сильвия вся напряжена. Ей хотелось бы появиться вот в таком, обнаженном виде перед этими мужчинами и высказать наконец все, что у нее на душе. Она уже видит, как распахивает дверь и появляется перед ними нагая, уже предвкушает растерянность Карло: вот бы без стыда, без жалости крикнуть мужу, что она его ненавидит, и начать целовать Чезаре, Марри и особенно страстно — Антонио, Вирджентини, переходя от одного к другому, как шлюха. А еще во весь голос сказать, что Вирджентини назначил Карло ответственным редактором для того, чтобы спать с нею, и она готова заплатить по счету. Вот она бросается к нему в объятия, вновь и вновь спрашивая Карло: «До какого предела?» Движения ее становятся все непристойнее, а тем временем Марри и Чезаре, издевательски хохоча, крепко держат обезумевшего от ярости Карло.

Внезапно доносится сирена. Сначала одна, потом другая, потом десять, двадцать. Это уже действительность!

Пустота и тишина наполняются шумом, криком. Сильвия совсем растерялась, какое-то мгновение она сомневается: не пригрезились ли ей эти частые оглушительные взрывы, резкая трескотня зениток. Так проходит пятнадцать-двадцать секунд, потом в комнату вбегает Карло.

— Скорее, отведем Акилле в бомбоубежище, — говорит он, стараясь сохранять самообладание.

Сильвия зажгла свет, кое-как натянула рубашку. Остальные уже спустились на улицу. Если бы сейчас кто-нибудь высунулся в окно, то увидел бы их на маленькой площади Сан-Лоренцо-ин-Лучина: словно тени, они разбегаются по домам, каждый в свою сторону.

Акилле спит, он бы и не проснулся, если б его не разбудили. Сильвия, чтобы не испугать его, даже силится улыбнуться. Мальчик не говорит ни слова и не может понять, что происходит. Грохот зениток нарастает. Катерина, появившаяся в ночной рубашке, запинаясь, спрашивает:

— Так, значит, это правда? Значит, в самом деле война?

Люди торопливо выскакивают из квартир, у лифта толкотня. Сильвия суетится, посылает Карло скорее принести Акилле свитер.

Карло возвращается в квартиру, бросается в спальню, в то время как лифт спускается вниз. В окне видно небо, словно освещенное фейерверком. Карло ищет свитер, находит дневник!

Достаточно одного взгляда, чтобы все понять, ибо с первой страницы на него смотрят четыре яростных и непоправимых слова: «Я ненавижу своего мужа». Карло оглушен, словно его ударили по голове.

Между тем в бомбоубежище, освещенное тусклым желтоватым светом, стекается народ, люди всех сословий. Где-то плачет ребенок. Сильвия устроилась в уголке с Акилле на коленях, рядом — Катерина, они держатся за руки. У всех на лицах удивление пополам со страхом. Кто-то затевает ссору из-за места. Пожилой мужчина кричит: