— Порядок, соблюдайте порядок!
Сильвия вся поглощена заботами об Акилле. Куда только делись ее прежние мысли и фантазии? Встревоженная соседка по дому спрашивает ее, надежно ли это убежище.
Карло спускается по лестнице неуверенным шагом. Лицо у него серое, землистого оттенка. В руке он держит закрытую толстую тетрадь. Ступеньки содрогаются от зенитной стрельбы. Он даже позабыл о свитере для сына.
Сильвия видит, как он появляется на пороге бомбоубежища — бледный, будто ставший выше, ростом. Она машет ему рукой — она заняла ему место (происходящее, как видно, зачеркнуло все сомнения, и требует семейной сплоченности). Однако она тотчас узнает тетрадь. Какое-то мгновение они молча смотрят друг на друга. Потом он опирается о стену, уставившись перед собой.
Внезапно стрельба смолкает. Какая-то женщина спрашивает:
— Они улетели?
Ни у кого нет сил разговаривать. Чей-то голос объявляет, что до отбоя воздушной тревоги всем надо оставаться на своих местах.
Карло тем временем раскрывает дневник. Теперь он кажется спокойным. Однако рука у него слегка дрожит. Какую запись он сейчас читает, за какое число? Что именно из всех ее ужасных откровений?
Сильвия неотрывно смотрит на него. Никто в убежище даже и не подозревает, какая драма происходит у них на глазах. Настроение у всех начинает подниматься, и наконец прозвучавший сигнал отбоя всех успокаивает. В убежище воцаряется какая-то приподнятая, даже чуть праздничная атмосфера, во всяком случае, люди радуются избавлению от опасности. Все устремляются к выходу. Катерина посадила себе на плечи шалуна Акилле и тоже направилась к выходу.
Сильвия не в силах подняться с места. Она словно ждет приговора и наказания. В бомбоубежище остались только она и ее муж. С лестницы доносятся отзвуки голосов.
Карло мнет в руках дневник, словно хочет его разорвать. Встает, делает несколько шагов в сторону Сильвии и вдруг, не сдержавшись, швыряет ей в лицо дневник и кричит:
— Сука!
Потом направляется было к выходу, но внезапно поворачивается и осыпает Сильвию градом пощечин — одна, две, три, четыре… хватает за горло, бешено трясет и, словно мешок, швыряет о стену.
Сильвия сползает на пол и сидит, не произнося ни слова. Она знала, что это должно произойти, может быть, даже лучше, что так случилось. Вдруг у мужа сдают нервы, и он как-то по-детски всхлипывает.
В этом семейном крахе угадывается совпадение с крахом чего-то несоизмеримо более важного: приходит конец многому из того, что до сих пор считалось «незыблемым».
А дневник остается лежать раскрытым на той странице, где Сильвия писала о залитом солнцем острове и юношеских речах Карло о свободе.
Об этом событии, которое произошло в августе 1947 года, мне рассказали мои соотечественники.
Мое родное селение находится менее чем в километре от берега По. Живут здесь главным образом крестьяне, батраки, лесорубы, извозчики, безработные. На порогах домов можно постоянно увидеть молодых и старых женщин, они плетут косички из соломки, что идет на шляпы, — долгие метры косичек дают им несколько жалких чентезимо. Как и в других местечках Паданской низменности, в Лудзаре имеются особые портики, и под ними всегда оставляют велосипеды, много велосипедов. По правде говоря, велосипеды здесь можно увидеть повсюду, на улицах беспрерывно трезвонят велосипедные звонки.
Когда у жителей Лудзары выдается немного свободного времени, они отправляются на берег По, идут сюда с ружьями поохотиться на диких уток, с удочкой — ловить рыбу, или с собакой — поискать трюфелей вдоль берега. Реку здесь очень любят, даже когда она становится бурной и грозной; катанье в лодке на закате или на восходе солнца — всегда самое лучшее времяпрепровождение для моих односельчан, они растроганно созерцают закат или восход, когда вся вода окрашивается в красный цвет.
Однажды, это произошло в том далеком августе, несколько рабочих и ремесленников, игравших в шары, сказали: «А поехали в Венецию, Лудзара — Венеция по реке, а?» Идеей загорелись все, и тотчас же на стенах домов появились плакаты, в которых сообщалось о великом путешествии, о том, что будет катер и другие чудеса и что каждый сможет принять участие, заплатив 1500 лир.
Путешествие моих односельчан по реке началось, когда солнечные лучи еще не высветили ее вод. Уезжали почти ночью, дул холодный бриз, и родственники с берега приветствовали отъезжающих, а те махали флагами; все бедняки тщательно приоделись: праздничные костюмы, новые ботинки, новые шляпы, у одного был даже бинокль.
Читать дальше