Валерий Былинский - Адаптация

Рука Лизы нашла мою руку, моя нога тронула ее ногу.

Мы неслышно спрыгнули с хрупких кораллов, коснулись ластами дна залитой солнцем подводной поляны. Эта поляна напоминала амфитеатр, в котором со всех сторон за нами наблюдали зрители. Мы были полностью в воде и смотрели друг на друга через стекло масок, дыша через трубки. Затем, закрыв глаза, мы вошли друг в друга – так две капли воды сливаются в одну. Обнявшись, мы с Лизой колыхались единым моллюском в солнечном амфитеатре, поднимая коралловую крошку со дна, и маленькие рыбы-зрительницы подплывали и нежно касались нас своими телами. Вскоре я услышал, как во мне стала зарождаться волна жизни – и вот она уже струится, выходит из меня и входит в ее тело, и Лиза сильнее сжимает меня ногами и обвивает руками. Если есть Бог, есть и Богиня, помнишь, говорила ты? Может, Вселенная вот так и создавалась – в облаке чистой, лишенной страсти абсолютной любви? Ты слышишь, как твоя жизнь соединяется с моей? И вот уже обе они, соединенные во что-то третье, несутся бурным потоком куда-то вверх… Мир не был сотворен ради страдания, если он рождался именно так. Не был. И ты, и я – не были задуманы для страдания, если рождались так… Не были… что-то было когда-то, то, о чем мы забыли. Что-то было… Отсутствие страдания. Почему же мы страдаем, если раньше существовала только радость? Сотни крошечных и громадных существ наблюдали со скамей и из лож амфитеатра за появлением нового уникального мира. Соленая вода моря была нашим небом, коралловое дно землей. Свет струился от солнца. Темноты не существовало. Может, люди действительно родились из воды?

А это… что?

Или мне кажется?

Нет, она здесь. Она появилась.

Рыба-шар – та самая, из «Адаптации», из снов и наркотических видений, теперь абсолютно реальная – подплыла к нам с Лизой, легла на дно и, шевеля круглыми пятнистыми плавниками, стала наблюдать за нами спокойными большими глазами. Мне показалось, что ее напоминающий попугайский клюв рот снисходительно ухмыляется. Да, Рыба-шар улыбалась. И ее улыбка светилась чем-то водяным и печальным. Еще, кажется, сейчас она говорит что-то на непонятном человеку морском языке. Но мы-то понимаем.

– Ты еще увидишь меня, ныряльщик. Увидишь меня. А я тебя – нет.

Вновь разделившись на два тела, но по-прежнему оставаясь единым существом, обнаженные и счастливые, мы поплыли с Лизой дальше, вперед, за царство кораллов.

Плывя рядом с ней, я видел свое омываемое водой тело, ее испещренные солнечными зайчиками спину, ягодицы, грудь. Никогда еще мне не было так не стыдно. Вернее, стыда не существовало совсем. Проплыви мимо нас сейчас такой же обнаженный, как мы, в ластах и в маске Бог – мы бы улыбнулись ему, не заметив своей и его наготы.

Глубина под нами постепенно увеличивалась. Но прозрачность не уменьшалась, а наоборот – казалось даже, что вместе с понижением дна видимость в морской воде улучшается. Вот как, оказывается, бывает: чем глубже – тем дальше видишь. Я не мог определить, сколько под нами сейчас метров. Пятнадцать, двадцать, тридцать?

Поросшее мягкими водорослями и твердыми кораллами дно все больше уходило вглубь, цвета вливались в один – синий. В некотором отдалении от нас, словно патрули морских глубин, медленно дрейфовали темные силуэты огромных рыб, каждая из которых, наверное, была больше вместе взятых меня и Лизы.

Сколько уже под нами? Сорок метров, пятьдесят?

Нет, постоянный взгляд в глубину все-таки затуманивает взгляд. Дно внизу уже начало исчезать в чернеющей сини.

Куда же мы плывем, зачем? В открытое море? Не пора ли вернуться?

Я посмотрел на Лизу, потом поднырнул под нее. Ее волосы на голове и вокруг входа в нее развевались. Она была дикая, спокойная, свободная. Но заглянув ей в глаза, я увидел там задумчивость и тревогу.

«Что с тобой, Лиза?»

«Посмотри вниз…»

«Я вижу. Дна почти не видно. Ну и что же?»

«Его не просто не видно. Его нет».

«Но это просто обман, иллюзия. Ты знаешь, что дно все-таки есть».

«Знаю. Но я не могу не видеть его под собой. Это страшно – не видеть дна под ногами…»

Дно уже действительно едва проглядывало в глубокой чернильной синеве. Прозрачность не могла быть вечной. Что же вечно тогда?

Страх коснулся моей груди – словно там, из ультрамариновой бездны что-то невидимое, огромное протянуло ко мне руки.

Нет!

Лиза прикоснулась пальцами к моему локтю, я остановился, повернулся к ней. Она качала головой, давая понять, что нам нужно возвращаться.