Екатерина Лесина - Адаптация

Пробив дом насквозь, палец уперся в столешницу. Кривой ноготь поскреб лаковую поверхность, и в голограмме образовалась дыра.

- Прекратите, - попросил седовласый человек, сидевший во главе стола.

- Вот не понимаю я, - ответил толстяк, вытаскивая палец. Аппаратура тотчас восстановила изображение. Даже дымок над домом нарисовали, ироды. Дымок качался, крыша сверкала черепицей солнечных батарей, а вместо флюгера крутился ветряк.

Толстяку очень хотелось сдавить ветряк в кулаке, а лучше - черную коробочку прибора, чтобы тот хрустнул и стер долбанную картинку.

Но вместо этого он спрятал руки за спину и передвинулся, становясь поближе к узкой щели кондиционера. Озонированный воздух вмиг высушил слизистую носа и вызвал почесуху в ладонях, зато и пот, которым пропиталась вся рубашка, выветрил.

- И чего же вы не понимаете? - седовласый внимательно следил за собеседником, на чьем широком лице застыла гримаса брезгливости. - Инструкции предельно ясны.

Оно-то, конечно, так. Инструкции ясны, яснее некуда. Как для дебилов писаны. А с их точки зрения остальные и есть дебилы.

Удобненькие такие. Послушненькие. Кинешь им косточку обещания, они и рады стараться.

Хотя, конечно, косточки порой хороши. Вот кабинетик этот взять: славный. Просторный. Мебелишка дубовая, солидненькая, аппаратура новенькая, хозяин, впрочем, тоже. С прежним толстяк лучше ладил. А этот - ну чисто дроид, скотина бездуховная, вперился глазьями и мозолит, мозолит, точно до самое души добраться жаждет.

Хрен ему, а не душу. Толстяк даже фигу скрутил. За спиною, конечно.

- Я жду, - в голосе седовласого появились стальные нотки. Послать бы его... всех бы их послать. И свалить на вольные хлеба.

Мечты-мечты. Из этого мира не свалишь.

Толстяк вздохнул и, облизав губы, пояснил:

- Ему-то это зачем? Вот все это! Вот... - он развел ручонки и наклонился, точно пытаясь накрыть собой голограмму. И под весом человека стол сухо заскрипел, красный глазок аппарата замигал ярче, быстрее, а голограмма перешла в режим минимального разрешения. Теперь у брюха начинались болота.

Желтовато-бурые, в прорехах мелких озер, они растянулись на весь стол. Кое-где болота разрезались маренными грядами и широкими клиньями минеральной почвы. Растопыривал лапы сизый ельник, тянулся острыми вершинами к нарисованному солнцу. Желтыми нитями пролегли русла старых ирригационных каналов, синими - ручьев.

Меж ними-то и лежали серые октаэдры будущих поселений. Сверху они походили на тусклые головки вирусных капсул, ввинтившихся в клетку, и шеи стальных опор, пробивших мембрану болота, лишь усугубляли сходство.

- Даже если все будет так, как он говорит...

- Будет, не сомневайтесь, - сказал седовласый, подпирая подбородок сцепленными руками.

-...это еще не значит...

-...это совершенно ничего не значит, - седовласый приложил большой палец к скану. - Равно как и ваши душевные терзания, которые прежде не были вам свойственны.

Поселений было восемь. Расположенные на одинаковом друг от друга расстоянии они сплетались паучьими ножками кабелей связи в единую сеть.

- У вас имеется спецификация. Материалы. Трудовые ресурсы. Опыт, за который вас, собственно говоря, и выбрали подрядчиком. И я не понимаю, что именно мешает вам начать строительство.

Вопросы мешают. Вранье, которым мир переполнился так, что того и гляди хрястнет напополам, как старый мех. И полезет из дыр совсем не шмотье тетушки Цили, а... а то, о чем лучше и не думать. Вообще оно лучше бы не думать. И толстяк честно пытался, да вот как-то оно не выходило.

А седовласый все говорил, оглаживая большими пальцами квадратный подбородок. И толстяку приходилось слушать и стоять смирненько, потому как с их доверенным лицом не шутят. Так и чипа серебряного лишиться недолго. У Седого, небось, платиновый стоит, если не иридиевый. Но иридиевый - сказка, а толстяк в сказки давно уже не верил.