Элис Петерсон - Другая Элис

— Включите мне телевизор, — простонала я.

— Тише, не напрягайся, лежи, лежи, — сказала сиделка; судя по голосу, она улыбалась.

— Где я? Где мама? Пить. Я хочу пить. — Кружилась голова, меня мутило, а пересохшая глотка требовала воды.

— Почему вы не можете дать мне воды? — возмутилась я, снова дернувшись сесть.

— Пока еще рано. Потерпи немного.

Я шлепнулась головой на подушку, будто тряпичная кукла.

— Мне нужно в туалет, — сердито буркнула я.

Сиделка сунула под меня утку. Ощущение такое, будто ты лежишь на коробке из-под яиц.

— Она засыпает на судне, — сказала через пятнадцать минут одна из сиделок. — Это ведь неудобно, Элис, давай я уберу, — прошептала она, — ты спишь. Значит, тебе ничего не надо.

— Подождите еще немножко, — попросила я.

— Хорошо, — улыбнулась она.

Я снова провалилась в сон.

Я лежала в отдельной палате. Мама с удивлением увидела, что я проснулась, она ожидала, что я долго буду приходить в себя, а я уже была в полном сознании. Я все время пыталась сесть, а сиделка все время уговаривала меня лежать спокойно.

— Ай, ай, — проговорила Элен, с беспокойством взглянув на маму.

К ране на моем бедре была приклеена бутылочка.

— Как все прошло? Нормально? — спросила я.

— Да, нормально, — ответила мама. — Ты большой молодец!

— Мне нужно попить. Я пить хочу.

Мама напоила меня водой, как младенца.

— Мы прошлись по магазинам, и смотри, что мы тебе купили! — Элен подняла перед собой голубую джинсовую рубашку. — И совсем дешево! На распродаже. Еще мы нашли старинный, недорогой веер, чтобы ты обмахивалась им в такую жару. Еще купили тебе плеер. Ты ведь говорила, что хочешь. Видишь? Не очень мы и потратились. А себе я купила вот что, — нервно продолжала она и поднесла к своей груди полосатый топ.

— Мне опять больно, еще больнее, чем раньше, — закричала я.

Элен уронила руки, державшие майку, и позвала сиделку. Сиделка заглянула в мой лист назначений.

— Ей пора колоть морфий. Сейчас я вернусь.

После операционного стола я чувствовала себя изрезанной и в синяках. Мне казалось, моя рана еще зияет. Верхняя половина больного бедра казалась мне вдвое толще здорового и выглядела так, словно ее накачали воздухом. Внезапно я подумала, что мне ни за что не надо было соглашаться на операцию. Мне захотелось плакать. Я потеряла часть себя, и потребовалась операция, чтобы осознать, насколько это безвозвратно.

— Больно, больно, — стонала я.

Сиделка вколола мне морфий, и вскоре по моему телу растеклось облегчение. Я закрыла глаза и уплыла в страну бессознательного.

Элен с мамой ушли от меня в одиннадцать вечера. Им не хотелось уходить. Мама знала, что я проведу беспокойную ночь.

— Тебе удалось поспать? — спросила Элен на следующее утро.

— Чуточку. Мам, нажми на кнопку. Мне пора делать укол.

— Сейчас я пойду на пост и попрошу там, — сказала мама.

— Болит, — хныкала я.

— Потерпи, — сказала Элен, гладя меня по голове. Я смотрела на ее свежее лицо, большие, темные глаза. От тепла, исходившего от ее улыбки, мне делалось лучше. Мне ужасно не хотелось, чтобы она снова уехала в Лондон, вернулась в свою компанию графического дизайна. Ее присутствие успокаивало меня сразу, как только она появлялась в комнате.

— Сейчас пока что у них нет морфия, — сообщила мама, вернувшись. — Сейчас сиделка принесет его из другого отделения. Это недолго, с минуты на минуту.

Прошло полчаса.

— Так пока и нет! — Мама нахмурила брови.

Прошел час.

— Ма, спроси снова, — в отчаянии попросила я. У меня путались мысли, я не могла ни о чем думать. Не могла разговаривать с Элен. Мне требовалось обезболивающее, и немедленно. Мне было трудно бодрствовать; после укола мое тело наполнялось светом, а боль слабела. Я спокойно лежала, слушала, как разговаривали мама и Элен. А я просто улыбалась и уплывала в дремоту, и так до тех пор, пока действовал укол. Потом резкая боль подбиралась ко мне вновь, и сознание пробуждалось…

Мама побежала на пост, а Элен села ближе ко мне. Ее ауру покоя сменили испуг, граничивший с паникой.

— Сейчас придут, — уговаривала она меня и повернула голову, чтобы узнать, повезло ли маме.

— Сиделка скоро принесет. Она ушла вниз, — повторила сестра.

Прошло полтора часа. Я была в гневе и отчаянии. Сестра повторяла одно и то же, будто заевшая пластинка.

— Что творится в этом отделении? — воскликнула мама, запустив от возмущения пальцы в свою шевелюру. — Как можно было остаться без морфия? Мне надоело быть вежливой и всех уговаривать! — закричала она и стукнула кулаком по столу. — Достаньте этот морфий, черт побери!