Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

— Около станции стоял только грузовик с солдатами, Виктория подошла, спросила, в какую сторону они едут, и, когда выяснилось, что в нужную, стала клянчить, чтобы нас подвезли. И они согласились, у русских все-таки широкая душа, — рассказал Арнольд, посмеиваясь.

Виктория поглядывала на Эрвина многозначительно, явно хотела о чем-то переговорить, и, когда мать переняла у нее Петера, она отвела брата в сторону.

— Эрвин, звонил Сообик, спрашивал, не знаю ли я, где ты.

— А в чем дело?

Он сразу насторожился, для чего, спрашивается, он так срочно понадобился коллеге и старому партнеру по бриджу.

— У него неприятности. Он не прошел в адвокатуру. Его не утвердили.

Кровь хлынула Эрвину в голову — еще одна дурная новость!

— И как ему объяснили, почему он не подходит?

— Никак не объяснили, потому он и позвонил, думал, что, может, тебе удастся выяснить.

— Да, конечно, в понедельник же займусь.

Дальше они эту тему обсуждать не стали, пора была садиться за стол. Эрвин оказался между старшими приемными дочерями Германа, и ему пришлось поухаживать за “дамами”, но делал он это совершенно машинально, так как мысли его были далеко. Давно уже поговаривали, что не всем адвокатам дадут разрешение на работу, и Эрвин боялся за несколько человек, в первую очередь за Шапиро, владельца большой адвокатской конторы, которого могли объявить эксплуататором, — но что новая власть имела против Сообика? Он был сыном сельского учителя, в партии Пятса не состоял, в полиции, даже обычной, не говоря о политической, не служил. Неужели ему дали отвод из-за Матильды, сестры, которая была замужем за бывшим министром? Если так, то в Эстонии скоро не найдется никого, кому разрешат работать адвокатом, подумал Эрвин, эстонский народ маленький, правительств за эти двадцать лет сменилось много, и трудно найти хоть одного образованного человека, у которого не оказалось бы ни одного “подозрительного” родственника.

Он вспомнил, как весной они, четверо партнеров по бриджу, Гофман, Шапиро, Сообик и он, собрались на прощальный вечер по поводу решения Гофмана, немца по национальности, все-таки репатриироваться на последнем пароходе.

“Вначале я никуда ехать не хотел, я — старый человек, что мне в Германии делать. А теперь посмотрел на этот новый строй и понял, что это не для меня, жена тоже пристала, боится, что будет война между Россией и Германией, и тогда нам придется туго. Дочь с семьей там как будто неплохо устроились, в Польше они надолго не задержались, зять нашел работу в Берлине, в бюро Розенберга. Барбара обещала, что они сразу, как будет возможность, возьмут нас к себе”.

“Хорошо вам, у всех вас есть родина. Гофман обзаведется в Берлине новой клиентурой, Сообику и Буридану достанутся его здешние клиенты, а куда деваться старому еврею, если его выгонят из адвокатуры?” — проворчал Шапиро.

А Сообик выразил сомнение, так ли уж радужны его перспективы.

“Я же не левый, как Буридан, и зятя-коммуниста мне тоже взять неоткуда”, — съязвил он. Эрвин стал его убеждать, что волноваться не стоит, все будет в порядке, но теперь выяснилось, что он в очередной раз оказался слишком наивным.

После обеда женщины убрали грязные тарелки и стали расставлять кофейные чашки, а с Эрвином заговорила старшая из приемных дочерей Германа, которая весной закончила гимназию и не знала, куда идти учиться дальше. На юридический факультет, о котором она подумывала, Эрвин ей поступать не рекомендовал, а когда она спросила почему, стал выкручиваться:

— Сейчас появилось много новых законов, к ним трудно привыкнуть, — сказал он вместо того, чтобы произнести вслух жуткую фразу: с правом покончено.

— Но тогда ведь именно молодым юристам должно быть проще. Им же не надо переучиваться, — возразила девушка бойко, логическое мышление она, наверное, унаследовала от отца, профессора математики.

Эрвин задумался. Как, не выражаясь слишком резко, все же довести до сведения девушки свое понимание ситуации? Ознакомившись с Уголовным кодексом Российской Федерации, он осознал, что римское право, лежавшее в основе западного, советским отвергнуто. И только ли советским? В последнее время у него возникла смутная еще, не оформившаяся полностью догадка, что и дореволюционное русское право базировалось на фундаменте, отличном от того, на который опиралась юстиция прочих европейских стран. Прочих или просто европейских? Эрвин был юристом по призванию, и для него принадлежность к той или иной цивилизации определялась, в первую очередь, правовыми нормами. Да, вернувшись в Таллин, надо постараться отыскать литературу по праву царского времени.