Калле Каспер - Буриданы [журнальный вариант]

Боялась и Надежда. Первыми стали пропадать отнюдь не эстонцы, а местные русские, забирали всех, кто имел хоть какое-то касательство к белогвардейцам или чьи родители, родственники в царской России были дворянами, а также принадлежали к крупной буржуазии. Почему это делалось, Эрвин понять опять-таки не мог, ведь Гражданская война закончилась так давно, ее участники постарели, многие вовсе одряхлели. И вообще, они ведь не преступники, война есть война, обе стороны вооружены, к тому же был заключен мир, исчерпавший, по его мнению, тот конфликт, ибо осевшие в Эстонии русские, какого бы цвета они не были, попадали под юрисдикцию Тартуского мирного договора. Но большевикам, как видно, договоры и вообще право, как таковое, не указ... А чего боялась Надежда? Эрвин спросил об этом Германа, брат сперва не хотел говорить, но потом признался, что жена выехала из России по поддельному паспорту. Он рассказал Эрвину биографию Надежды, которая была сложной, запутанной и, по мнению Эрвина, содержавшей в себе изрядную долю вымысла, как, например, то, что Надя, будучи еще ребенком, якобы разгуливала в соболях. Но, даже если это было правдой, разве если не мифическое, то давно исчезнувшее богатство сгинувшей в Сибири семьи могло теперь, спустя четверть века, быть причиной, по которой Надю стали бы преследовать? Так он Герману и сказал, тот ответил, что, и по его мнению, Надя несколько преувеличивает опасность, но просил на всякий случай никому не говорить о прошлом жены, что Эрвин, естественно, и обещал.

Могло ли все пойти иначе, если бы Эстония не вступила в Советский Союз, спросил Эрвин себя. Да, он был убежден, что могло, даже если б правительство продолжал возглавлять тот самый Варес, к которому в их семье относились весьма иронически. Социализм не обязательно должен быть синонимом беззакония, в конце концов национализацию тоже можно было провести цивилизованно, компенсируя владельцам хотя бы ту часть имущества, которую они заработали собственными руками. Взять те самые пятнадцать гектаров, которых лишился его отец. Он ведь никого не эксплуатировал, почему у него безвозмездно отняли плоды его трудов? Увы, парадокс, как Эрвин задним числом понял, заключался в том, что правительство Вареса было приведено к власти именно Советским Союзом и именно с целью присоединить к нему Эстонию. Создавалось впечатление, что это была хорошо спланированная акция, чуть ли не спектакль, на исполнение ролей в котором ангажировали разного рода недовольных и среди рабочих, и среди интеллигенции. Эрвину тоже довелось сыграть в этом спектакле небольшую роль, целый месяц он с энтузиазмом вырабатывал внешнеполитический курс нового правительства, и теперь у него было противное ощущение, что его просто использовали.

Но что же теперь делать? Некоторое время назад его назначили заведующим юридической консультацией, правда, пока без сотрудников, но скоро должны были появиться и они, Эрвин уже составил список и отправил на утверждение. Может, когда юристы начнут работать, им удастся изменить ситуацию, постепенно восстановить законность? Естественно, это трудно, но надо надеяться, без надежды вообще невозможно жить. Он несколько раз говорил на эту тему с Лидией, хотел обсудить ее и с Густавом, но зять не имел времени на разговоры, был очень занят. Однако из реплик и по тону Лидии Эрвин понял, что и сам Густав отнюдь не в восторге от происходящего, и если это так, то его разочарование должно было быть куда большим, чем у Эрвина, ведь Густав посвятил борьбе за социалистическую идею всю свою сознательную жизнь.

— Алекс, ты не расскажешь Каролине, что я ухаживал за француженками?

— Нет, дедушка, не расскажу.

Прогулка закончилась, дед, которого Эрвин проводил в его комнату, прилег отдохнуть, появилась Софи, посчитала деду пульс, у них сразу завязался разговор, и Эрвин почувствовал себя лишним. Отец с Германом куда-то пропали, на рыбалку отправились вряд ли, скорее вышли в парк покурить, но Эрвин присоединяться к ним не спешил, он не курил, предпочитая сигаретам волейбол. Мать хлопотала в кухне, Виктория с Лидией еще не приехали...

— Эрвин, помоги Эрне повесить занавески!

Из Риги на день рождения неожиданно приехала Эрна, младшая дочь двоюродного брата матери Гуннара. Эрвин ее раньше никогда не видел, детьми они жили в разных городах, он в Москве, Эрна в Петербурге, и оптировались их семьи в разные страны, дядя Гуннар в Латвию, а его отец в Эстонию. Правда, Эрвин дважды был в Риге, в первый раз с командой Кайцелиита, играл в волейбол, во второй — прошлым летом, ездил в командировку, но обе поездки получились как-то вдруг, и он не успел узнать у матери адрес родственников. Первые годы в Тарту мать вела с Ригой весьма оживленную переписку и зачитывала письма дяди Гуннара и детям, но потом дядя умер, его жену мать знала не очень хорошо, с детьми тоже близких отношений не возникло, Эрвину было известно только, что старшая сестра Эрны несколько лет назад вышла замуж и эмигрировала в Америку, Эрна же осталась в Латвии ухаживать за больной матерью. Теперь умерла и мать, и Эрна, видимо, чувствовала себя совсем одинокой, коли ради дня рождения двоюродной тетки пустилась в столь дальнюю дорогу — правда, ее дорога была ненамного длиннее, чем Эрвина, поскольку Лейбаку находился почти на полпути из Таллина в Ригу.