ЮКИО МИСИМА - Моряк, которого разлюбило море

«Радуйся!» — думал Нобору почти с тошнотой. Завтра противные руки этого мужчины, руки «отца», по выходным увлеченно строгающие что-то по хозяйству, навечно закроют узкий коридор, ведущий к нездешнему космическому свету, некогда излучаемому им самим.

— Ну?! Так ведь, Нобору?!

Закончив свою речь, Рюдзи положил руку ему на плечо, и Нобору нестерпимо хотелось стряхнуть ее со своего похолодевшего узкого плечика, но он не сделал этого. Главарь был прав, когда говорил, что в мире есть кое-что похуже побоев.

Нобору попросил Главаря созвать срочное совещание, и по дороге из школы все шестеро собрались у городского бассейна, за стеной кладбища. К бассейну спускался похожий на лошадиную гриву, поросший огромными пробковыми дубами холм. Остановившись на полпути, они залюбовались кладбищем с его надгробиями, на зимнем солнце ярко сияющими кварцем среди вечнозеленых крон.

Если смотреть отсюда, все могильные камни, выстроившиеся на уступах террасы, были повернуты к ним спиной. Кое-где среди могил чернел саговник. В тени памятников красными и желтыми пятнами неожиданно ярко выделялись букеты из тепличных цветов.

Справа виднелись эти могилы, прямо, вдалеке, над крышами укрывшихся на дне ущелья домов, угадывался контур Морской Башни, а слева в овраге раскинулся бассейн. В это время года он был закрыт, и его трибуны не раз служили отличным местом для их сборищ.

Все шестеро, один за другим перескакивая через выступающие из земли корни гигантских деревьев, похожие на толстые черные кровеносные сосуды, сбежали по жухлой тропинке в овраг к бассейну. В окружении зеленых крон бассейн стоял высохший и тихий, обнажив дно с облупившейся голубой краской. Вместо воды в углах скопились сухие листья. Голубая железная лесенка обрывалась высоко над дном. Солнце клонилось к западу, и дно бассейна, заслоненное створчатой ширмой теней, было погружено во тьму.

Скача за остальными, Нобору мысленно сохранил в сердце только что мельком увиденные могильные камни, обращенные к ним спиной. Если все они смотрят в другую сторону, то как должна называться та сторона, где сейчас они собрались?

Шестеро мальчишек уселись на почерневшей бетонной трибуне. Для начала Нобору молча достал из портфеля толстую тетрадь и передал Главарю. Красными чернилами на обложке значилось: «Преступления Рюдзи Цукадзаки».

Вытянув шеи, они читали вместе с Главарем. Это были выдержки из дневника Нобору, которых, благодаря вчерашнему случаю с комодом, набралось восемнадцать страниц.

— Ужасно, — произнес Главарь с глубокой печалью в голосе, — только страница восемнадцать потянет баллов на тридцать пять. Итого… ага… первый пункт пусть пять баллов, чем дальше, тем баллы выше, в итоге набирается гораздо больше ста пятидесяти баллов. Не предполагал, что все настолько серьезно. Тут есть над чем задуматься.

Слушая разговор Главаря с самим собой, Нобору вздрогнул:

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Ничего. Хоть мне и жаль тебя.

Некоторое время все шестеро молчали. Почувствовав в их молчании недостаток решимости, Главарь, кроша в пальцах опавший лист и сгибая в ладони оставшийся твердый черенок, произнес:

— Мы шестеро — талантливы и умны. Ну а мир, как вы знаете, пуст. Я не раз говорил вам это, но задумывались ли вы должным образом? Нам многое дозволено. Ведь это мы дозволяем или не дозволяем. Учителям, школе, отцам, обществу — всем этим выгребным ямам истории. И не потому, что мы бессильны, напротив, дозволять — наша привилегия, и, имей мы хоть немного снисхождения, мы не смогли бы, наверное, вот так бездушно дозволить все, что от нас требуют. Иными словами, мы не стали бы допускать то, что на самом деле недопустимо. Дозволительного в действительности ничтожно мало. Например, море…

— Корабли, — добавил Нобору.

— Да. Море, корабли, кое-что еще… Мы позволяем этому быть. Мы даже можем позволить собаке быть, но мы не позволим ей кусаться. Это оскорбление нашему привилегированному положению.

— До сих пор мы ничего не делали, — вставил Первый.

— Это не значит, что мы никогда ничего не сделаем, — тут же возразил звонкий голос Главаря. — Кстати, ни один из нас не принимал всерьез этого Рюдзи Цукадзаки, и только для Третьего он кое-что собой представлял. Он как минимум привел ему блестящее доказательство внутренних космических связей, о которых я постоянно толкую. Однако затем он безжалостно предал Третьего. Превратился в худшее в мире существо — в отца. Так нельзя. Это гораздо хуже, чем если бы он изначально ни на что не годился. Я всегда говорю, что мир — это набор простых знаков и простых решений. Рюдзи, возможно, сам того не ведая, являлся одним из таких знаков. Во всяком случае, по свидетельству Третьего, он, кажется, явился одним из таких знаков… Вы же помните о нашей обязанности? Выпавшую шестерню, пусть и с трудом, следует вернуть на ее законное место. Если этого не сделать, нарушится мировой порядок. Поскольку мы знаем, что мир пуст, нам остается лишь сохранять порядок самой этой пустоты, что очень важно. Мы — исполнители. — Затем добавил просто: — Делать нечего. Будем наказывать. В конечном счете ему это будет только на пользу. Третий, помнишь, на причале Ямасита я говорил, что есть лишь один способ снова сделать из него героя? И что скоро настанет время, когда я смогу рассказать тебе об этом способе?