Фрэнк Маккорт - Прах Анджелы

— Вход для прислуги — с обратной стороны, не понятно, что ли?

У богачей из особняков английский акцент, и чаевых они рассыльным не дают.

Больше всего чаевых перепадает от вдов, жен протестантских священников и вообще бедняков. Вдовы знают, когда придет денежный перевод от английского правительства, и поджидают тебя у окна. Однако, если позовут на чашку чая, надо быть начеку — один из «вре- менных», Скроби Льюби, рассказывал, что однажды старушка-вдова лет тридцати пяти пригласила его на чай и едва не стянула с него штаны, но он удрал, хоть и испытал такой соблазн, что даже на исповедь пришлось идти в субботу. Очень, говорит, неудобственно на велосипед вскакивать, когда у тебя все торчит между ног, но если быстро крутить педали и думать о страданиях Пресвятой Богородицы, то вмиг отпускает.

Жены протестантских священников никогда не станут вести себя так, как та вдовушка, ну, если только они сами не вдовы. Кристи Уоллес — «постоянный» разносчик телеграмм, который вот-вот станет почтальоном, говорит, что протестанты, даже жены священников, творят, что хотят — им так и так в ад попадать, так что от шашней с мальчиком-рассыльным хуже не сделается. Всем ребятам на почте нравятся жены протестантских священников. Может, у них и есть горничные, но дверь они всегда открывают сами, говорят: «Подожди минутку» и вручают тебе шестипенсовик.

Меня всякий раз подмывает спросить их: каково это быть обреченным на муки вечные, да вдруг обидятся и шесть пенсов отберут?

Ирландцы, которые уехали в Англию на заработки, шлют денежные переводы в пятницу вечером и весь день в субботу — тут-то и бывают хорошие чаевые. Только доставил пачку телеграмм, как тебя уже следующая ждет.

Самые жуткие районы — за Хай-стрит или Мангрет-стрит в Айриштауне. Там еще хуже, чем на Роден-лейн или Кифиз-лейн, да и вообще на любой другой улице в трущобах, где мне доводилось жить. Иногда сточная канава проходит прямо посреди улицы. Матери семейств стоят на пороге с кособокими ведрами и кричат «Поберегись!» перед тем, как вылить помои. Дети пускают по мутной воде кораблики из бумаги или из спичечных коробков.

Когда въезжаешь в переулок, детишки кричат: «Телеграмма! Телеграмма!» и дружно бегут к тебе, а женщины ждут у дверей.

Если вручаешь малышу телеграмму, он становится героем дня. Девочкам приходится стоять в сторонке и пропускать мальчиков вперед, но если братьев у девочки нет, то телеграмму получит она. Женщины кричат, что денег у них сейчас нет, заглядывай завтра, если будешь мимо проезжать, а так пусть Бог хранит тебя и всю твою семью.

Миссис О’Коннелл и мисс Барри каждый день твердят нам, что мы уполномочены только развозить телеграммы, а если кто будет просить в магазин за провизией съездить или еще какое поручение выполнить, это уже не наше дело. Им все равно, что где-то человек лежит и умирает. Им наплевать на безногих, помешанных и тех, кто может только доползти до двери по полу. Наше дело — развозить телеграммы и ничего больше.

— Мне про каждый шаг ваш известно, — предупреждает мисс О’Коннелл. — От людей ничего не скроешь, и все жалобы у меня хранятся в надежном месте.

— Знаем мы, что у нее за надежное место, — бурчит себе под нос Тоби Мэки.

Но миссис О’Коннелл и мисс Барри не знают, каково это, когда стучишься в дверь, тебе говорят: «Входите», ты заходишь, а в комнате темно, только какая-то куча тряпья лежит на кровати в углу. Потом эта куча вдруг спрашивает: «Кто там?», и ты отвечаешь, что телеграмму привез, а тебя просят съездить в магазин, потому что человек умирает с голоду и глаза бы отдал за чашку чая. Неужели я должен сказать, мол, я занят, и умчаться на велосипеде, оставив эту «кучу тряпья» с бесполезным денежным переводом, потому что сама она ну никак не может встать с постели и получить на почте чертовы деньги.

И как тут прикажете поступать?

Тебе говорят: никогда ни за кого не получать деньги на почте, иначе вылетишь с работы. Но что остается делать, когда старик, который воевал еще в англо-бурской войне сто лет назад, говорит, что без ног остался и по гроб жизни будет благодарен, если сходишь к Пэдди Консидайну на почту и передашь ему, что дела плохи, а уж Пэдди обязательно деньги для него получит, а два шиллинга-то возьми себе за доброту, милок. Пэдди Консидайн на почте отвечает, что, конечно, поможет старику, только не дай бог кому проговоришься, тогда вы оба работы лишитесь.

— Сейчас-то ты телеграммами занят, — говорит ветеран бурской войны. — Но, может, приедешь вечерком и сходишь в лавку, а то в доме ни крошки съестного, да еще холодно совсем.