— На улице.
Мать Сунь Вэя, шатаясь, вышла из дому и побрела по переулку на большую улицу. Ли плелся за ней следом и, запинаясь, рассказывал, как умер ее сын и как ее муж подрался с народом. Мать Сунь Вэя шла все быстрее, и ее тело перестало мотаться из стороны в сторону, словно скорость придала ей устойчивости. Выйдя на улицу, она побежала бегом. Ли пробежал за ней немного, а потом остановился и увидел, как мать Сунь Вэя понеслась вперед, как замаячила вдали и как, добежав до лежащего в пыли сына, будто подкошенная, рухнула на землю. Потом Ли услышал душераздирающий рев, каждый звук которого был похож на свист, вырывающийся из распоротой груди после удара шилом.
С тех пор мать Сунь Вэя так и не перестала плакать. Ее глаза покраснели и отекли, выпучившись, как электрические лампочки, но она продолжала выть. Она, прижимаясь к стенам, выходила с утра на большую улицу и так же, прижимаясь к стенам, добредала до места смерти своего сына. Стояла там, глядя на следы крови, и плакала, не переставая. С заходом солнца мать Сунь Вэя так же — по стенке — возвращалась домой, а на следующий день оказывалась на прежнем месте с прежними рыданиями. Когда кто-нибудь из знакомых подходил к ней с утешениями, она отворачивалась, будто от стыда, и низко-низко опускала голову.
Вид у нее был совершенно невменяемый, глаза глядели отупело, а одежда, лицо и волосы делались день ото дня все грязнее. Ее походка тоже становилась странной: когда она заносила для шага правую ногу, ее правая рука откидывалась в сторону, а когда шагала левая нога, то и левая рука подлетала вместе с ней. Как говаривали у нас в Лючжэни, она ходила, как хромоножка. Дойдя до места смерти сына, она плюхалась на землю, обмякнув всем телом, как в забытьи. Ее глухой плач был таким тихим, что напоминал писк комарья. Многие считали, что она тронулась умом. Правда, когда она вдруг поднимала голову и сталкивалась с кем-нибудь взглядом, то спешила отвернуться и, согнувшись, потихоньку вытереть слезы. Потом, чтоб никто не видел, как она плачет, мать Сунь Вэя стала сразу отворачиваться, впечатывая лицо в придорожный платан.
Наши лючжэньские спорили почем зря: кто-то говорил, что она уже съехала с катушек, кто-то считал, что она не потеряла последний стыд, а значит, еще не совсем того. Те, кто твердил, что мать Сунь Вэя пока не чокнулась, все равно не могли объяснить ее чудное поведение. Поговаривали, что она впала в депрессию. Каждый день мать Сунь Вэя проходила своим маршрутом. Как-то она потеряла туфли, и с тех пор обуви у нее больше никто не видел. Одежды на ней с каждым днем тоже становилось все меньше, но непохоже было, чтоб она собиралась что-нибудь надеть. В один прекрасный день она оказалась сидящей на улице в чем мать родила. К тому моменту следы крови уже начисто смыло дождями, но она продолжала выглядывать их в пыли и рыдать. Она по-прежнему отворачивалась, встречаясь с людьми взглядом, прижимала лицо к стволу платана и украдкой промокала слезы. Но тут уж все лючжэньские были единодушны: все говорили, что она чокнулась, в самую что ни на есть заправду съехала с катушек.
Эта несчастная женщина уже не помнила, где ее дом. Когда темнело, она поднималась на ноги и принималась бродить по улицам и переулкам Лючжэни в поисках пристанища. В глубокой ночи мать Сунь Вэя бесшумно ходила здесь и там по поселку, как привидение, пугая случайных встречных. Те начинали вопить «ой, мамочки!» и едва не расставались с жизнью. Потом она забыла и место смерти сына. Целыми днями мать Сунь Вэя спешила куда-то, словно боясь не успеть на поезд. Она быстро шла в одну сторону и быстро кидалась в другую, выкрикивая все время имя сына, словно зазывая его на обед:
— Сунь Вэй! Сунь Вэй!
А совсем потом мать Сунь Вэя пропала из нашей Лючжэни. Прошло без малого несколько месяцев, прежде чем наши лючжэньские вспомнили про то, что давненько ее не видели. Все стали справляться друг у друга: эта, как его, мать Сунь Вэя — чего это она вдруг испарилась? Двое прижизненных дружков Сунь Вэя, Чжао и Лю, знали, куда она пошла. Встав посреди толпы, они помахали руками в южном направлении:
— Ушла она, давным-давно ушла.
— Ушла? — интересовался народ. — А куда это она пошла?
— Пошла в деревню.
Очень может статься, что Чжао и Лю были последними, кто видел мать Сунь Вэя. В тот день вечером они как раз удили рыбу с моста у южных ворот, когда заметили ее. На ней самым неожиданным образом оказалось даже что-то надето. Эту одежду как-то вечером натянула на нее потихоньку Тетка Су, не забыв и про штаны. Правда, когда мать Сунь Вэя выходила из южных ворот, штаны куда-то делись. В тот день у нее начались месячные, и, когда она шла по мосту, свежая кровь стекала по ее ногам на доски. От этой картины Чжао и Лю застыли с открытыми ртами.
Читать дальше