Юй Хуа - Братья

А отца Сунь Вэя в день смерти сына заперли в тот самый тюремный амбар. Когда-то он сам сторожил там Сун Фаньпина, а теперь пришла его очередь — поговаривали, что он даже спал на тех же самых нарах. Смерть сына в луже крови лишила его на время рассудка, то-то он и бросился с кулаками на революционных цзаофаней. Заперев отца Сунь Вэя в сарае, красноповязочные в тот же вечер принялись за него по полной программе. Они связали ему руки и ноги, поймали на улице какую-то бездомную кошку и засунули кошку в штаны, завязав штанины. Кошка билась, царапалась и кусалась там целую ночь, а отец Сунь Вэя визжал от невыносимой боли. Все остальные арестанты в сарае тряслись до восхода от его криков, а некоторые особо трусоватые даже обмочились со страху.

На следующий день красноповязочные сменили наказание: велели ему снова лечь на пол и, раздобыв где-то металлическую щетку, принялись щекотать пятки. Отцу Сунь Вэя было и больно, и щекотно — руки и ноги у него задергались в конвульсиях, будто у пловца. Красноповязочные заржали. Кто-то из них спросил сквозь гогот:

— Знаешь, как это называется?

Отец Сунь Вэя дергался всем телом и выл. Стараясь ответить на их вопрос, он залился слезами:

— Я, я, я не знаю…

Другой с повязкой со смехом продолжил:

— Плавать умеешь?

Отец Сунь Вэя уже еле дышал. Он бормотал в ответ:

— Умею, умею…

— Это называется плавающая утка, — красноповязочные загоготали во все глотки. — Это ты сейчас плавающая утка.

На третий день они не отстали. Они зажгли папироску, поставили ее стоймя на пол и велели отцу Сунь Вэя снять штаны. Когда он стаскивал их с себя, у него перекосило от боли лицо, а зубы стали выбивать дробь почище железного молота Кузнеца Туна. Кошка располосовала ему ноги, и кровоточащие царапины припечатались к брючинам. Снимая с себя штаны, отец Сунь Вэя словно бы стягивал слой кожи. Кровь и гной залили ему ноги. Цзаофани велели отцу Сунь Вэя садиться задницей на папиросу, и он, обливаясь слезами, стал садиться. Один красноповязочный распластался на полу и, прижав к нему голову, стал наблюдать за процессом. Он руководил движениями, веля взять то чуть левее, то чуть правее и неизменно следя, чтоб папироса находилась точно напротив дырки в заднице. Потом тот человек махнул рукой и приказал:

— Садись!

Отец Сунь Вэя сел на зажженную папиросу. Он ощутил, как огонь опалил задний проход и взвыл. В тот момент он больше уже не чувствовал боли, а только чуял запах паленого мяса. Красноповязочный завопил:

— Садись! Садись!

Отец Сунь Вэя плюхнулся на пол, придавив папиросу задом. Она зашипела, обжигая ему задний проход, и погасла. Он сидел на полу, как мертвый. Цзаофани чуть не лопнули по швам от смеха. Кто-то спросил:

— Знаешь, как это называется?

Он бессильно покачал головой и тихо произнес:

— Не знаю.

— Называется курить жопой. — Красноповязочный пнул его со словами: — Запомнил? — Потом он наклонил голову и сказал: — Запомни как следует, как курить жопой.

Отец Сунь Вэя с лихвой хлебнул горя в том амбаре, откуда неслись ночами истошные вопли. Его ноги пухли все сильнее и сильнее, сочась кровью пополам с гноем и источая жуткую вонь. Когда отец Сунь Вэя ходил по большой нужде, то едва не кончался от мучений. Он боялся обтирать задницу: обтирание отзывалось жуткой болью. Дерьмо скапливалось у дырки в жопе, которая начала от этого гнить. Все его тело, сверху донизу, разлагалось заживо: ему было невыносимо стоять, невыносимо сидеть, невыносимо лежать, невыносимо двигаться и так же невыносимо торчать без движения.

Жить ему было тяжелее, чем сдохнуть. Но надо было выносить все новые пытки — только глубокой ночью выдавалась минутка покоя, когда он ложился, корчась от боли, на нары, и единственное, что не болело тогда в нем, были его мысли, вновь и вновь возвращавшиеся к жене и сыну. Он все время думал о том, где похоронен сын, и перед глазами его раз за разом вставало прекрасное место с зелеными холмами и глубоким водоемом. Отец Сун Вэя мечтал, чтоб сын был похоронен именно там. По временам это место казалось ему ужасно знакомым, а порой совсем чужим. А еще он все время думал, как там теперь его жена: воображал ее страдания после смерти сына, воображал, что она сильно похудела, перестала выходить на улицу, сидит себе тихонько дома и ждет его возвращения.

Каждый день в голову ему приходила мысль о самоубийстве, которая становилась со временем все навязчивей. К счастью, каждую ночь он проводил в раздумьях о сыне и оставшейся совсем без поддержки жене — это помогало отцу Сунь Вэя сносить все то, что предстояло днем. Ему казалось, что жена должна каждый день приходить к воротам амбара в надежде увидеть его, поэтому всякий раз, когда отворяли двери, он напряженно вглядывался в мир снаружи. Однажды отец Сунь Вэя взаправду не выдержал: бухнулся на колени перед каким-то красноповязочным и давай класть земные поклоны — умолял того позволить ему взглянуть на жену хоть одним глазком от ворот, если она пришла. Вот тогда он и узнал, что жена его свихнулась и бродит теперь по улицам в чем мать родила.