Юй Хуа - Братья

— У меня импотенция!

Толпа взрывалась хохотом, а Ли, вернув себе расположение духа, с воинственным видом уходил прочь. Проходя мимо какого-нибудь телеграфного столба, он походя пинал его, выражая свое полнейшее равнодушие.

Пока Бритый Ли шатался по поселку, по карманам у него гулял ветер. Когда его начинала мучить жажда, он шел к реке попить. Когда живот сводило от голода, он, сглатывая слюну, тащился домой. Дом к тому моменту был уже усеян битыми горшками, шкафы повалены. Сил поставить их на место у Ли с Сун Ганом не было. По полу была раскидана одежда, и им приходилось нехотя подбирать ее. С момента, как Сун Фаньпина заперли в том самом сарае, случилось еще два обыска; всякий раз Бритый Ли спешил тут же смыться, оставляя брата один на один разбираться с пришедшими. Сун Ган, пытавшийся втолковать им что-то своим осиплым голосом, выводил всех из себя и обязательно зарабатывал несколько оплеух.

Все это время Сун Ган не выходил из дому: запершись в четырех стенах, он круглые сутки кашеварил, как заправский повар. Когда-то Сун Фаньпин учил детей готовить, но Бритый Ли давным-давно забыл все вчистую, а вот его брат запомнил. Когда Ли, понурив голову, возвращался домой с голодным брюхом, Сун Ган встречал его готовым ужином. Расставив миски и разложив древние палочки, он сидел за столом, поджидая Бритого Ли. Едва завидев, что тот входит в дом, пуская слюни, Сун Ган начинал выдавливать из осипшего горла нечленораздельные звуки. Ли знал, что он говорит: «Наконец-то ты вернулся». Не дожидаясь, пока тот переступит порог комнаты, Сун Ган хватал свою миску и лопал с волчьим аппетитом.

Бритый Ли не имел ни малейшего представления о том, как проводил эти дни Сун Ган. А тот каждый день пытался управиться с керосинкой: сперва, не дыша, чиркал спичкой, потом осторожно поджигал кусочки ваты, становившиеся день ото дня все меньше и меньше. Он покрывался с ног до головы потом, перемазывался в керосине так, что под ногтями у него становилось черным-черно, и, наконец, варил для Бритого Ли бадью полусырого риса. Когда Ли ел этот рис, на зубах у него скрипело и пощелкивало, как от гороха. Часто, не успев наесться, он уже уставал жевать, и его мучила отрыжка. Овощи Сун Ган жарил тоже на редкость гадко. У его отца они получались ярко-зелеными и сочными, а Сун Ган всякий раз зажаривал их до безобразия, так что на цвет они напоминали ботву из рассола с черными пятнами керосиновой гари, или очень пресную, или вконец пересоленную. Бритый Ли и так не слишком разговаривал с Сун Ганом, а тут, подзаправившись его едой, он приходил в самое настоящее бешенство:

— Рис сырой, овощи как тухлые, и вообще ты помещичий сынок…

Сун Ган покрывался красными пятнами и начинал сипеть. У Бритого Ли никак не получалось разобрать, что он говорит:

— Кончай подсвистывать — как будто комар, ей-богу.

К тому моменту, когда Сун Ган смог говорить в голос, он уже научился варить рис. Тогда они с братом подъели все овощи, оставленные отцом, осталось только немного крупы. Сун Ган разложил готовый рис по мискам и поставил на стол бутылку соевого соуса. Увидев, как входит Бритый Ли, он наконец-то хрипло выдавил из себя с небывалым восторгом:

— На этот раз сварился!

Сун Ган действительно сумел сварить рис зернышко к зернышку. В памяти Бритого Ли этот рис навсегда остался самым лучшим — хоть и едал он потом много-много и получше сваренного, но ему все равно казалось, что рис Сун Гана ничто не могло превзойти. Ли решил, что Сун Гану повезло по счастливой случайности — все равно что слепой кошке поймать мышь. Наевшись за несколько дней полусырого риса, тем вечером они наконец-то попробовали вареного. Овощей не было, был только соевый соус. Наливая его в крупу, они размешивали соус в мисках, пока рис не становился блестящим и буро-красным, пока запах сои не раскрывался от жара и не заполнял собой весь дом.

К тому времени уже стемнело. Дети ели, а луна освещала их из окна, пока ветер гудел в стрехах. Сун Ган, давясь рисом, заговорил своим осиплым голосом:

— Неизвестно, когда папа вернется.

Просипев это, он заплакал, отставил миску и принялся всхлипывать, опустив голову. Он пытался проглотить забивавший его рот рис, а потом заревел в голос, размазывая слезы. Его хриплые вопли звучали как растянутая, бессильная сирена, то протяжно, то коротко. Сун Ган трясся всем телом.

Бритый Ли тоже опустил голову, ему вдруг стало не по себе. Сун Ган наварил такого славного рису, и Ли хотел было даже перекинуться с ним парой слов, но так ничего и не сказал, а только подумал про себя: «Помещичий сынок».