Юй Хуа - Братья

— Ежели эти столбы для тебя классовые враги, то ты их так конструктивно критикуешь; ежели они для тебя сестры по классу, то ты должен оформить свои с ними отношения. А если брак не зарегистрирован, то, значит, ты насильник. Ты ж их все отделал, так что, выходит, всех сестер в поселке изнасиловал, и что, спрашивается, тебя за это, по головке погладить?

Услышав это, Ли почуял, что опасность миновала, и его распахнутые глаза сжались в щелочки. Зубодер потрепал его по затылку:

— Понял небось? Понял, что такое классовая платформа?

— Понял, — закивал Ли.

— Вот и скажи мне, они для тебя классовые враги? Или сестры?

Ли сморгнул и сказал:

— А если они для меня телеграфные столбы?

Зубодер опешил, а потом рассмеялся:

— Экий прохвост.

Посидев полчасика с гоготавшим Зубодером, Ли решил, что с ним все равно тоска зеленая, и вернулся в лавку Кузнеца. Он сел на скамейку, оперся о стену, свесил голову и, скрючившись, стал смотреть, как хозяин лавки бодро кует свои копья. Левой рукой он зажимал наконечник щипцами, а правой звонко молотил по железу, так что искры разлетались во все стороны. Повязка на его левой руке все время сбивалась вниз, а потом снова возвращалась на место, когда тот вскидывал руку со щипцами, и наконечник опять и опять взмывал в воздух. Залитый потом Кузнец ковал, поглядывая то и дело на Бритого Ли. Про себя он думал, что это малолетнее чмо раньше вечно пристраивалось верхом на скамейку, а сегодня вдруг притащилось мрачнее тучи и уселось в углу, как чумная курица. Наконец Кузнец Тун не выдержал и спросил:

— Эй, ты больше не развлекаешься со скамейками?

— Развлекаюсь? — Ли засмеялся, слова Кузнеца показались ему забавными. Потом он помотал головой и произнес с горькой усмешкой: — Нет у меня сейчас полового влечения.

Кузнец заржал:

— Все, парень, импотенция.

Ли засмеялся с ним вместе и спросил:

— А что такое импотенция?

Кузнец отложил свой молот, снял с шеи полотенце и, отирая пот, сказал:

— Расстегни портки, посмотри на свою пипиську…

Бритый Ли расстегнул штаны и посмотрел. Кузнец спросил его:

— Небось обмякла вся?

Ли закивал:

— Мягкая, как тесто.

— Вот это, брат, и есть импотенция. — Кузнец повесил полотенце обратно на шею и сощурил глаза: — Ежели пиписька у тебя твердая, как пушечный ствол, вот-вот выстрелит, то это влечение твое пришло, а ежели мягкая, как тесто, то это импотенция.

Бритый Ли охнул и, словно открыв новый материк, произнес:

— Оказывается, я импотент.

Тогда он был уже в нашей Лючжэни известным кадром. Лючжэньские бездельники то слонялись по улицам, приставая к революционным толпам, чтоб покричать с ними вместе лозунги да повскидывать кулаки, то торчали под платанами и зевали. Все эти бездельники знали, кто такой был Бритый Ли. Едва завидев его, они оживали и начинали ржать, покрикивая друг другу:

— Столбовой умелец показался.

Бритый Ли тогда был уже совсем не тот, что прежде. После того как Сун Фаньпина заперли в сарае, а Сун Ган сорвал себе голос и перестал с ним разговаривать, он ходил один-одинешенек по улицам, повесив голову и опупевая от голода. Телеграфные столбы его больше не трогали. А вот слоняющимся толпам по-прежнему именно он и был нужен. Бездельники смотрели на проходящих мимо бесконечных демонстрантов, брали его в плотное кольцо и, тыкая пальцами в соседний столб, тихонько шептали ему:

— Эй, паря, че-то давненько ты не упражнялся со столбами.

Бритый Ли, качая головой, звонко отвечал:

— Я больше с ними не забавляюсь.

Бездельники, зажимая рты, заходились коллективным смехом. Они толпились вокруг мальчишки, не давая ему сбежать, и ждали, когда поближе подойдут демонстранты. Тогда они снова принимались пытать его:

— А че это ты с ними не забавляешься?

Многоопытный Ли привычным движением расстегивал штаны и велел всем смотреть внутрь:

— Видали? Видали мою пипиську?

Стукаясь головами, все таращились на содержимое его штанов. Усердно кивающие головы снова и снова ударялись друг о друга, и, потирая затылки, люди говорили «да». Ли опять спрашивал их, как по заведенному:

— Ну что, твердая, как пушечный ствол, или мягкая, как комок теста?

Не догадываясь, к чему он ведет, все опять кивали головами:

— Мягкая, мягкая, как тесто…

— Вот поэтому я и не забавляюсь, — с гордостью произносил он.

Потом он махал рукой на прощанье, как эдакий благородный разбойник, покидающий свою братию, и выходил из окружения толпы. Сделав пару шагов, Ли оборачивался и говорил тоном умудренного старца: