Юй Хуа - Братья

Кузнец почувствовал, что здесь что-то не то, и спросил:

— Только твоей марки? Других не будет?

— Нет, — отрезал Ли. — На фига другие?

Кузнец расстроенно ответил:

— Я дал тебе целых три тыщи. Должна быть и моя марка.

— И то верно, — закивал Бритый Ли. — Будет и тебе марка «Кузнец».

Он потянул себя за френч и добавил:

— Вот такая одежка будет моей марки. Это я ни за что не уступлю. И еще хочу, чтоб на груди был лейбл вышит. А из оставшегося ты выбирай себе что-нибудь — штаны там, или рубаха, или майка, или трусы. Только одно.

Кузнец решил, что требование Ли вполне справедливо, и согласился выбрать из оставшегося. Майки и трусы не заслуживали никакого внимания. Кузнец колебался между рубашками и штанами: ему казалось, что рубаха — хорошо, на груди тоже можно вышить логотип, вот только он все время будет прикрыт верхней одеждой, один ворот торчит, ни черта не видно. В итоге он выбрал штаны.

— Везде, где кружочки, и моя марка будет? — ткнув в карту, спросил он Бритого Ли.

— Ну конечно, — колотя себя в грудь, заверил его Ли. — Куда мой бренд, туда и твой.

Кузнец радостно вскинул указательный палец:

— Ради такого дела, я добавлю еще десять долей. Еще тысчонку накину.

Бритый Ли и представить себе не мог, что сумеет сразу же раздобыть у Кузнеца четыре тысячи. Выходя из лавки, он улыбался во весь рот. Кузнец Тун был промеж наших лючжэньских частников как вожак в стаде. Сила примера, как известно, заразительна, и, прослышав про его подвиг, все прочие тоже объявляли над раскрытой картой свои доли, к тому же об успехах инвалидной артели не знал только ленивый.

Покинув лавку Кузнеца, Ли тут же отправился к Портному Чжану. Ему хватило десяти минут, чтоб убедить того. Портному досталась марка рубашек. От кружочков на карте у него зарябило в глазах. Схватив иголку, он принялся пересчитывать кружочки со стороны Европы, но ему не удалось сосчитать все города даже в одном маленьком государстве. Подумав о том, как его марка «Портняжка» прогремит на весь мир, Портной восторженно вскинул палец со словами:

— Я дам десять.

Ли отвалил ему от своих щедрот еще десять долей и сказал, что этот подарок дается ему в счет мастерства. В будущей фирме Портной займет пост технического директора — будет заниматься подготовкой кадров и по совести отвечать за качество.

Заполучив уже пять тысяч капитала, Бритый Ли взял под свое крыло и меньшого Точильщика Гуаня, и Зубодера Юя с его клеенчатым зонтиком. Старшой Гуань за несколько лет до того заболел чем-то серьезным и больше не точил ножей, а целыми днями на покое сидел дома. Все дела лавки полностью перешли к его сыну, и тот сделался, по его же собственному выражению, ее холостым командиром. Точильщику на откуп были отданы майки, и он остался весьма доволен. Даже сказал, что две лямки очень похожи на лезвия. За это он оторвал от себя тысячу юаней.

Распрощавшись с Гуанем, Бритый Ли отправился к Зубодеру. Его зонт по-прежнему красовался в конце улицы, а под ним стоял тот же столик, на котором слева покоились щипцы, а справа — несколько десятков выдранных зубов. Когда приходили больные, Зубодер усаживался на скамеечку, а когда никого не было — валялся на плетеной кушетке. Эта кушетка уже была залатана вдоль и поперек раз двадцать, и новые полоски тростника переплетались со старыми, словно улицы на карте Лючжэни. Наблюдая, как революция сперва из мощного потока превратилась в тонюсенькую струйку, а потом и вовсе сошла на нет, Зубодер понял, что и она тоже состарилась, тоже вышла на пенсию. Он решил, что на его веку революция уж точно не вернется. Так выдранные им по ошибке здоровые зубы вполне могли из революционных сокровищ превратиться в пятна на его зубодерной репутации. Поэтому однажды безлунной ветреной ночью он, как вор, тайком выскользнул из дому и, пока никто не видел, выкинул их в канаву.

Зубодеру было уже за пятьдесят. Послушав немножко, как Ли расписывает свои блестящие перспективы, он в возбуждении вспрыгнул с залатанной кушетки и вырвал у него из рук карту мира. В полном восторге он растроганно выпалил:

— Я, Зубодер, уж половину жизни, считай, прожил, а из уезда и не выезжал никогда. Да я ж ни черта не видел! Только знай себе пялился в раскрытые рты. Ты, Бритый Ли, — моя надежа, как ты заделаешься богатеем, так я, мать твою, брошу свою паршивую работу. Не буду больше глядеть в эти, мать их, раззявленные пасти, а поеду по миру смотреть на всякие красоты. Все эти точечки объезжу!