Гарольд Роббинс - Торговцы грезами

Рокко захохотал, и это была явная перемена к лучшему: впервые за долгое время Джонни попытался сострить.

Всю следующую неделю Джонни приставал к Рокко с вопросами: что за картина, кто играет, какая компания выпустила ее, кто режиссер?

Рокко не мог ответить ни на один вопрос. Похоже, что и никто бы не смог, все, что они знали, — что привезут картину. Странно, думал он, почему это так заинтересовало Джонни?

— Почему тебя так интересует этот фильм? — спросил он.

Джонни не ответил, и Рокко подумал, что тот заснул. Но он не спал. Он лежал на кровати с закрытыми глазами, испытывая при этом лихорадочное возбуждение. Он и не думал, что когда-нибудь сможет испытывать подобные чувства. С тех пор как его ранило, он никому не писал, даже Питеру. Письма, что он получал, оставались без ответа. Он не хотел их соболезнований и сочувствия. Если бы он не был калекой, он бы вернулся обратно, но сейчас он не представлял, кем он может быть для них, кроме тяжелой обузы, поэтому он никому не писал и выбросил из сердца и из головы все, что касалось прошлого.

Он еще раз огляделся. Кинопроектор стоял недалеко от него. Жадными глазами он осматривал аппарат — так человек осматривает свой дом, вернувшись из далекого путешествия. И это так и было. Внезапно ему захотелось назад, захотелось вновь ощутить запах целлулоидной ленты, почувствовать, как она нагревается, проходя через аппарат.

Он кивнул Рокко.

— Ну-ка подвинь меня к этой штуке, — сказал он. — Хочу посмотреть, как она выглядит.

Рокко подвинул кресло, и Джонни спокойно сидел, глядя, как киномеханик заправляет ленту в проектор. От одного только вида этой картины у него полегчало на душе.

Начали зашторивать окна, и вскоре комната погрузилась в полумрак. Было так темно, что он ничего не мог разглядеть. Ему вдруг ужасно захотелось курить, но он вспомнил, что нельзя курить, находясь рядом с пленкой. Он услышал привычное жужжание, и яркий белый свет залил экран.

На экране появились слова. Сначала они были размытыми, но оператор навел резкость, и слова проступили отчетливо. Джонни читал их, шевеля губами.

«Солдатам госпиталя Лонг-Айленд.

Киноустановка и фильм, который вы увидите, являются пожертвованием Питера Кесслера — президента „Магнум Пикчерс“. Этот дар он посвящает более чем пятидесяти своим сотрудникам, ушедшим на фронт, многие из которых так и не вернулись.

Нам остается лишь сказать спасибо мистеру Кесслеру за его щедрый подарок и выразить наше восхищение прекрасным фильмом, который вы сейчас увидите».

И подпись:

«Полковник Джеймс Ф. Артут, США, начальник Лонг-Айлендского госпиталя».

Титры исчезли с экрана быстрее, чем Джонни смог их осмыслить. Он застыл в своем кресле, когда на экране появилось имя Питера, затем оно исчезло, и на его месте показалась знакомая торговая марка, предварявшая всякий фильм «Магнум Пикчерс»: большая бутылка, наполнявшая шампанским стоящий рядом бокал, потом слова на весь экран, написанные готическим шрифтом:

«МАГНУМ ПИКЧЕРС» ПРЕДСТАВЛЯЕТ.

Рокко услышал пронзительный шепот Джонни.

— Увези меня отсюда, Рок, — задыхаясь, шептал он. — Увези меня прочь.

Сначала Рокко ничего не мог понять. Джонни так хотелось увидеть эту картину, и теперь он собирался покинуть зал. Рокко наклонился.

— Что с тобой, Джонни? — прошептал он ему на ухо. — Тебе плохо?

Он видел, как пальцы Джонни сжались вокруг подлокотников кресла.

— Нет. Только увези меня отсюда, вот и все. Увези меня!

Рокко покатил коляску к двери. Яркий свет в коридоре резанул глаза, Рокко поморгал и посмотрел на Джонни. Веки Джонни были крепко сжаты, так крепко, что в уголках глаз выступили слезы. Окаменелое лицо было бледно, на впалых щеках выступили капельки пота.

Рокко быстро отвез его в палату и помог лечь в постель. Все тело Джонни била дрожь. Рокко заботливо укрыл его одеялом и встал рядом.

— Ты кого-нибудь узнал? — спросил он мягко.

Джонни открыл глаза и уставился на него. Сам того не зная, Рокко вплотную подошел к разгадке. Больше он ничего не должен узнать.

— Нет, — растягивая слова, ответил Джонни. Как называлась эта болезнь, о которой тогда болтали врачи, — клаустрофобия, страх закрытых пространств? Надо было заставить Рокко подумать, что ему было страшно находиться в закрытом зале. — Я вдруг почувствовал, что больше не могу, — сказал он. — Мне показалось, что я уже никогда оттуда не выйду. — Он засмеялся. — Возможно, что это — клаустро… как там его?