Мануэла Гретковская - Полька

Да, родилась… но какая-то странная… Сам(а) увидишь.

— Что с ней?

— Ты знаешь… Петр, позови ее к телефону. Сейчас она с тобой поговорит.

— Добрый де-е-ень. Привет, привет, — пищит Петушок тоненьким голоском.

— А-а-а, — облегчение по ту сторону. — Это вы дурака валяете…

Пасхальные декорации без цветов и вербы с сережками: в голые стебли втыкаем цветные перышки. Человек, незнакомый с местными обычаями, подойди он к такому шведскому дому, решил бы, что это вороны разодрали экзотическую птицу, по ошибке слишком далеко залетевшую на север.

В Чистый четверг традиционный налет малолетних ведьмочек. Порхают от дома к дому. Вымазанные углем зубы, намалеванные фломастером веснушки, вместо рыжих кудряшек — льняные волосики, прикрытые платочком. На Пасху злые силы покидают Скандинавию, каждый отправляется в свое пекло. Они просят дать им в дорогу конфет и денег. Самая младшая чародейка, зазевавшись, осталась стоять со своей шоколадкой на лестнице. Вручаем ей добавку.

Не нападение шоколадных шепелявых колдуний причина моего грустного настроения. Тоска по чему-то неведомому. Слезы. Я прикасаюсь к смерти, склизкой, неизбежной. Чудо рождения — обычное размножение матрицы. Жизнь с такой легкостью появляется, и с не меньшей — уничтожается. Ухожу в себя, на расстоянии вытянутой ладони меня уже нет, торчащий живот. Что может сказать Петушок? Он слишком умен, чтобы приводить аргументы. Утешить способен только иной мир — надежда или химия, отупленная самодовольством физиология. Это неправильные эмоции, так что я просто отключаю все чувства. Пустота, выстланная бессмысленностью.

13 апреля

Теплый океан. Плавать в купальном костюме — так же глупо, как купаться в ванне, надев трусики. На мне облегающее боди и пластиковые рейтузы. Невдалеке глубоко ныряет женщина. Она прогоняет плещущегося парня. Я раздеваюсь, не испытывая ни малейшего стыда. С облегчением стягиваю рейтузы, костюм и плыву. Теплая вода окатывает бедра. Я вытираю ее — наяву. Просыпаюсь в мокрой постели.

Петушок! Воды отошли! Три часа утра. Собираю сумку для больницы. Петушок звонит в ближайшую — есть места, приезжайте. Советуют взять такси, больница оплатит. Отец «в таком состоянии» опасен за рулем. Но мы едем на своей машине, эта недалеко, полчаса.

С больничного паркинга в родильное отделение ведет дырка в заборе. По отделению блуждают двое папочек, нервно попивающих кофе. Тишина, покой. В лаборатории медсестра подключает меня к аппаратуре. Приходит акушерка, просматривает график: были только одни схватки, я совсем не почувствовала. Поля вертится. Появляется врач, я обрызгиваю его водами. Этот тот самый, который девять месяцев назад сказал: «Блин, это не рак» — и отослал меня — здоровую — домой. Он оказался прав, и я ему верю.

— Первая фаза родов, нечего сидеть в больнице, дождись регулярных схваток.

Пять утра — ни день, ни ночь. Полное отсутствие реальности и боли. Роды? Это и в самом деле происходит со мной? Взяли пробы вод, нам выдали листок с инструкцией, что и когда: не мыться, не заниматься любовью. Мерить температуру, если больше 37,5 — сразу в больницу. Следить за цветом и запахом околоплодных вод, если заметим что-то подозрительное, немедленно звонить. Если боли не появятся до воскресенья, приезжать все равно:

— Velkomen [133] Добро пожаловать (швед.). в восемь утра на Пасху.

По дороге Петушок резко тормозит — из-за дома выскакивает серна, мчится в лес, словно спешит на работу к семи утра.

Подложив пеленку — воды все вытекают — я засыпаю. В час должны прийти покупатели квартиры — измерить ниши и так далее.

Никаких болезненных схваток, разве что от голода. Пытаюсь читать, но не могу сосредоточиться. Слушаю музыку. Где-то парю. Не могу поверить — я вернусь домой вместе с Полей… Колышусь под креольские песенки. Понимаю с пятого на десятое, знакомые слова заглушает ритм океана.

«Увидишь, это самый прекрасный день в жизни», — убеждала Марыся. Я жду.

Еще один цветок на пеларгонии. Он расцветает сегодня. Меня трогает ее солидарность (синхронность?). Если бы это была роза или камелия, я бы дала Поле второе имя. Но Поля Пеларгония?

Цветочки, столбики, прутики, серночки. Только боль может вернуть меня к действительности. Пока все спокойно. Звоню в Лодзь. Мама с сестрой в ужасе:

— Тебя отправили домой после того, как отошли воды?!

Лежа в спальне, здороваюсь с молодой парой, осматривающей наш дом. Чувствую себя самкой, из которой вот-вот появится помет. Ему двадцать лет, коротко пострижен, немного глуповат, а может, инфантилен. Она — энергичная азиатка. Живут на вилле у родителей парня, с видом на то же озеро, что и мы. Шатаются по нашему дому, заглядывают во все шкафчики. Может, спугнуть их стоном?