Джон Грин - Черепахи – и нет им конца

Мы по-прежнему ползли по студенческой парковке.

– То есть я тебя люблю, и хоть ты в этом не виновата, но твоя тревожность, в своем роде, притягивает беду.

Я наконец выехала с территории школы и направилась по Меридиан-стрит на север, в сторону шоссе. Дейзи продолжала говорить, конечно. Она никогда не умолкала.

– Мне очень жаль, понимаешь? Надо было давно избавиться от Айалы. Но да, все верно, это такой способ справиться с… в смысле, Холмси, от тебя на стену хочется лезть.

– Конечно, в последние пару месяцев наша дружба всего-то принесла тебе пятьдесят тысяч долларов и парня. Ты права, я ужасный человек. Как ты там меня называешь? Бесполезной. Да, я – бесполезная.

– Аза, она – не ты. Но ты… очень эгоистичная. Я понимаю, у тебя проблемы с психикой и все такое, но они тебя делают такой… ну, ты знаешь.

– Нет, не знаю. Какой?

– Майкл однажды сказал, что ты как горчица. Отлично, если съесть чуть-чуть. Но много тебя это… много. – Я промолчала. – Прости. Не стоило так говорить.

Мы остановились на светофоре, и, когда загорелся зеленый, я слишком сильно надавила на педаль газа. Щеки горели, но я не могла сказать, расплачусь сейчас или закричу. Дейзи продолжала:

– Но ты же понимаешь, о чем я. Вот скажи, как зовут моих родителей?

Я не ответила, потому что не знала. Сделала глубокий вдох, стараясь загнать сердцебиение поглубже в грудь. Дейзи напрасно рассказывала, какое я дерьмо. Это мне и так известно.

– А где они работают? Когда ты последний раз была у меня в гостях? Пять лет назад? Мы же лучшие подруги, Холмси, а ты даже не знаешь, есть ли у меня дома животные. Ты понятия не имеешь, каково мне, и ты такая, скажем, патологически нелюбопытная, что даже не знаешь, чего ты не знаешь.

– У тебя есть кот, – прошептала я.

– Ты даже не догадываешься. Для тебя все так просто. Ты думаешь, вы с мамой бедные, но у вас есть хоть какие-то средства. У тебя машина и ноутбук, и все такое, и ты воспринимаешь это как должное. Для тебя нормально жить в доме, в собственной комнате, с мамой, которая помогает делать домашку. Ты не чувствуешь себя особенной, но у тебя есть все. Ты не знаешь, каково приходится мне, и не спрашиваешь. А я живу в одной комнате с надоедливой восьмилетней сестрой, чье имя для тебя загадка. И вот ты обвиняешь меня в том, что я купила машину, а не отложила все на колледж. Но ты ничего не знаешь! Хочешь, чтобы я была какой-то самоотверженной, правильной героиней, которая слишком хороша для денег. Чушь, Холмси! Бедность не прибавит тебе чистоты душевной или хрен знает чего еще. Бедным быть плохо. Ты не знаешь, как я живу. И не потрудилась выяснить, так что не тебе меня судить.

– Ее зовут Елена, – тихо произнесла я.

– Ты думаешь, что тебе тяжело, и я уверена, изнутри для тебя все так и есть, но… ты не замечаешь, потому что привилегии для тебя – как воздух. Я думала, когда у меня появятся деньги, мы станем равными. Я всегда старалась не отставать от тебя, печатать в телефоне с той же скоростью, что и ты на компьютере. Я думала, так мы сблизимся, но просто поняла, что ты избалованная, типа того. Все эти вещи были у тебя всегда, и ты даже не знаешь, как они облегчают жизнь, потому что никогда не думаешь, как живут другие.

Меня тошнило. Мы выехали на шоссе. Мысли неслись галопом – я ненавидела себя, Дейзи, думала, что она права и не права, думала, что я сама виновата и не виновата.

– Считаешь, мне легко живется?

– Я не в том смысле…

Я повернулась к ней.

– ЗАМОЛЧИ! Господи, ты десять лет не закрываешь рот. Извини, что тебе не весело со мной, потому что я слишком застряла в своих мыслях, но представь, каково это – на самом деле в них застрять, безвыходно, без надежды на передышку. Я так живу. Если пользоваться метким выражением Майкла, представь, что ты всегда ешь только горчицу, ты увязла в ней НАВСЕГДА, и если ты ненавидишь меня так сильно, тогда перестань просить меня…

– ХОЛМСИ! – закричала она, но поздно.

Я увидела только, что жму на газ, когда остальные машины сбавляют скорость. Я не успела затормозить, и мы врезались в джип. Кто-то с грохотом въехал в нас сзади. Визг шин, гудки, еще одно столкновение, на сей раз – послабее. И тишина.

Я пыталась отдышаться и не могла. Каждый вдох причинял мне боль.

Я выругалась, но получился только стон. Хотела открыть дверь и заметила, что до сих пор пристегнута. Я повернулась к Дейзи.

– Ты цела? – закричала она.

Я только теперь осознала, что с каждым выдохом у меня вырывается стон. В ушах звенело.