Джон Грин - В поисках Аляски

Все расселись на спальниках, Аляска курила, выказывая полное пренебрежение к тому, что вся эта конструкция могла вспыхнуть с поразительной легкостью. Полковник достал один-единственный листок бумаги из принтера и зачитал:

— Смысл сегодняшнего праздника — раз и навсегда доказать, что мы — прирожденные приколисты, а выходники — не менее прирожденный отстой. К тому же у нас будет возможность подпортить жизнь Орлу, такое удовольствие пропустить нельзя. Так что сегодня… — он сделал паузу, словно в этот момент должна была зазвучать барабанная дробь, — мы сражаемся на трех фронтах. Фронт первый: предприкол. Мы, по сути, буквально подпалим перья у Орла на заднице. Фронт второй: операция «Болди», в которой Лара в одиночку выполняет жестокую, но изящную карательную миссию, которую мог породить исключительно мой умище…

— Э… — перебила его Аляска, — вообще-то, это я придумала!

— Ну ладно, о’кей. Это придумала Аляска. — Он хохотнул. — И наконец, фронт третий: донесения. Мы взломаем школьную сеть, влезем в базу данных по успеваемости, разошлем родственникам Кевина… и всем остальным тоже… сообщения о том, что их детишки по некоторым предметам отстают.

— Нас точно выпрут, — прокомментировал я.

— Я надеюсь, вы азиата с собой решили прихватить не потому, что он компьютерный гений. Это не про меня, — сказал Такуми.

— Не выпрут, а компьютерный гений — я. Все остальные нужны лишь в качестве рабочей силы и для отвода глаз… Мы просто учиним небольшой беспредел, типа того.

ЗА НЕДЕЛЮ ДО ТОГО, как я уехал в пансион в Алабаме, оставив семью, Флориду и всю свою остальную детскую жизнь, мама настояла на том, что она закатит мне прощальную вечеринку. Ничего хорошего я от этого мероприятия не ждал — и это еще очень мягко сказано. Но меня все равно заставили пригласить своих «школьных друзей», то есть тот сброд, который тусовался в театральном кружке, и нескольких англичан отщепенцев, с которыми общественная необходимость заставляла меня сидеть в столовке нашей обычной школы. Впрочем, я знал, что они не придут. Но мать моя была настойчива, пребывая в иллюзии, будто я все предыдущие годы умудрялся как-то скрывать от нее, что меня обожает вся школа. Она приготовила целую прорву артишокового соуса. Украсила гостиную желто-зелеными флажками — это были цвета той школы, в которую я переходил. Купила пару дюжин хлопушек, напоминающих бутылки с шампанским, и выставила их вдоль журнального столика.

И в самую последнюю пятницу, когда почти все вещи были собраны, в 16:56 они с папой (и со мной) сели на диван в гостиной, спокойно ожидая появления кавалерии, которая должна была примчаться, дабы пожелать юному Майлзу счастливого пути. Явившаяся кавалерия состояла ровно из двух человек Мари Лосон, крошечной блондинки в прямоугольных очках, и ее коренастого (это чтобы его не обидеть) друга Уилла.

— Привет, Майлз, — усевшись сказала Мари.

— Привет, — ответил я.

— Как лето провел? — поинтересовался Уилл.

— Нормально. А сам?

— Тоже хорошо. Мы ставили «Иисуса Христа — суперзвезду». Я помогал с декорациями, Мари — с освещением, — рассказал он.

— Круто. — Я кивнул со знанием дела, и на этом, считай, все темы для разговора иссякли. Я мог бы расспросить об «Иисусе Христе», но я, во-первых, не знал, что это такое, и, во-вторых, не хотел знать, и, в-третьих, я вообще в светских беседах не силен. Зато моя мама может трепаться часами, поэтому она решила продлить сложившуюся неловкость расспросами о графике репетиций, о том, как прошел спектакль, как его восприняла публика.

— Я думаю, что все прошло хорошо. Народу, я думаю, было много. — Мари явно много думала.

Наконец Уилл вставил:

— Мы зашли ненадолго, просто чтобы попрощаться. Мари надо к шести проводить домой. Веселой тебе жизни в пансионе, Майлз.

— Спасибо, — с облегчением ответил я. Хуже вечеринки, на которую никто не пришел, может быть только вечеринка с двумя грандиозно и бесконечно занудными гостями.

Когда они ушли, я снова сел рядом с родителями и уставился на темный экран телевизора — мне захотелось его включить, но я понял, что этого сейчас лучше не делать. Я буквально ощущал, что и мама, и папа смотрят на меня, ожидая, что я вот-вот разревусь или типа того, как будто я не знал с самого начала, что все именно так и будет. Но я ведь знал. Я буквально кожей чувствовал их жалость, с которой они поедали чипсы с соусом, предназначенные для моих воображаемых друзей, но жалеть надо было скорее их самих, а не меня: я-то не столкнулся с разочарованием. Моим ожиданиям ситуация соответствовала.