Джон Грин - Черепахи – и нет им конца

Я помыла руки, наклеила новый пластырь, но теперь меня затягивало вниз. Я открыла шкафчик с медикаментами, взяла дезинфицирующее средство для рук с запахом алоэ, хлебнула, потом еще. Меня повело. Нельзя так делать! Эта дрянь – чистый спирт. Тебя стошнит. Лучше выпить побольше. Я налила в рот еще жидкости. Хватит. Теперь ты чистая. Один последний глоток. Я выпила. В животе заурчало, желудок болел.

Клостридия может появиться, если ты убиваешь полезные бактерии. Осторожнее с этим. Отлично! Сначала ты говоришь мне, что надо выпить, а потом отговариваешь.

Я вернулась в комнату, потная, легла на одеяло, как труп, тело было липким. Я не могла сосредоточиться. Если глотать ополаскиватель для рук, здоровья не прибавится, идиотка ты ненормальная. Но они говорят с твоим мозгом. ОНИ могут приказать ему, что думать, а ты – нет. Так кто командует парадом? Пожалуйста, прекрати.

Я пыталась отделаться от этой мысли, но, как привязанная собака, лишь отбегала на длину поводка и чувствовала, как ошейник впивается в горло и душит меня. Живот урчал.

Ничто не помогало. И даже если я поддавалась, облегчение наступало только на секунду. Я вспомнила вопрос, который доктор Сингх задала мне много лет назад, когда кризис наступил впервые: Ты чувствуешь себя угрозой для себя? Но где угроза, а где – я сама? Я не могла утверждать, что я – не угроза, однако не понимала, для кого или чего. Абстрактность размыла местоимения и дополнения в этой фразе, нелингвистическая воронка засасывала слова. Ты – это мы. Ты – это ты. Ты – и она, и оно, и они. Королевство моего «Я».

Я скользила, но это метафора. Опускалась, но это – тоже образ. Чувство не поддавалось описанию, можно только сказать, что я не была собой. Меня ковали в кузнице чьей-то души. Пожалуйста, выпусти! Тот, кто пишет меня, дай мне выбраться отсюда. Что угодно за это отдам.

Но выбраться я не могла.

Три снежинки, четыре.

И дальше – не сосчитать.

Мама разбудила меня без десяти семь.

– Не слышала будильника?

Я прищурилась. В комнате еще темно.

– Все нормально, мам.

– Точно?

– Да.

Я вытащила себя из кровати.

В школу опоздала всего на тридцать две минуты. Видок у меня был неважный, но я давно уже оставила попытки впечатлить коллектив «Уайт-Ривер».

Дейзи одиноко сидела на ступеньках у входа.

– Ты не выспалась, – заметила она, когда я подошла.

Облачно, в такие дни солнце становится всего лишь предположением.

– Легла поздно. А ты как?

– Отлично. Жаль только, мало вижу лучшую подругу в последнее время. Хочешь, позависаем после уроков? Как насчет «Эплби»?

– Конечно, – ответила я.

– Кстати, мама взяла мою машину. Подвезешь меня?

Я дотянула до обеда, вытерпела обычную послеобеденную встречу с мамой, которая волновалась насчет моих «красных глаз», высидела историю и статистику. В классах на всем лежала мерзкая пленка бездушного флуоресцентного света. День тянулся, тянулся, и наконец последний звонок с урока отпустил меня. Я села в Гарольда и стала ждать Дейзи.

Я не выспалась, у меня путались мысли. Эта жидкость для рук практически чистый спирт. Больше ее пить нельзя. Наверное, нужно позвонить доктору Сингх, но тогда придется говорить с ее секретарем и объяснять незнакомому человеку, что ты сумасшедшая. Невыносимо думать о том, как доктор Сингх перезвонит и сочувственно спросит, принимаю ли я таблетки каждый день. Они все равно не помогают. Спасения нет. Три разных лекарства, пять лет когнитивно-поведенческой терапии, и вот вам результат.

Я вздрогнула и проснулась, услышав, как Дейзи открывает дверь.

– Все нормально? – спросила она.

– Да.

Я завела машину и почувствовала, как плечи сами расправились. Сдала назад с парковочного места и встала в очередь на выезд из кампуса.

– Ты даже имя мое не изменила как следует.

Меня душили слезы, но я держалась.

– Что?

– Айала, Аза. От первой буквы к последней и снова к первой. Ты дала ей навязчивые мысли. Черты моего характера. Любой догадается, что ты на самом деле думаешь обо мне. И Майкл. И Дэвис. Возможно, вся школа.

– Аза, – сказала Дейзи. Когда ее голос произнес мое настоящее имя, оно прозвучало неправильно. – Ты же не…

– Да пошла ты!

– Я их пишу с одиннадцати лет, а ты не прочла ни одного.

– Ты не просила.

– Во-первых, просила. И не раз. А потом устала слушать твои обещания почитать как-нибудь. А во-вторых, я не должна была просить. Могла бы оторваться на три секунды от своего бесконечного самосозерцания и подумать о том, чего хотят другие. Смотри, Айалу я придумала в седьмом классе. Да, гадость с моей стороны, но теперь она – самостоятельный персонаж. Она – не ты, понятно?