Юлия Лавряшина - Простить нельзя помиловать

– Низ держи, – напоминал он. – Прилипнет раньше времени… Теперь прижимай.

Маша осторожно надавливала тряпкой на кораблики с солнечными парусами и думала, что Аркадий выбрал хороший рисунок: пусть детство побудет с Мишкой подольше, пусть его отзывчивые к ветру паруса не обвиснут. Это случается, когда у человека истощается способность мечтать…

– О чем он мечтает сейчас? – она снизу заглянула мужу в лицо.

За последние недели оно отяжелело усталостью, а непокой в душе серой пылью проступил на коже. Когда она уезжала, Аркадий выглядел моложе… Но почему-то именно сейчас Маше мучительно хотелось прижать это лицо к груди, погладить колючую щеку, вытянуть рукой то страдание, о котором Аркадий никогда не скажет, но глаза его так и кричат о нем…

– Мишка? – он быстро взглянул на нее и снова прищурился на стык между обоями. – Сейчас, по-моему, только об одном… Неси следующую.

Сбегав в коридор, Маша подала липкое полотнище и уже хотела спросить: «О чем же? О чем?», но Аркадий договорил сам:

– Ему сейчас ничего не хочется, кроме того, чтобы ты вернулась. Мне, конечно, неприятно это признавать… Да и тебе знать ни к чему, но раз уж ты спросила…

– Ты… – начала она и не смогла продолжить.

– Ничего, он уже большой мальчик, пора ему узнать, что мечты, как правило, не сбываются.

– Некоторые сбываются…

Обида искрой сверкнула в его глазах:

– Так ты всегда мечтала о молодом зеленоглазом блондине? Я не знал.

– Нет, что ты! – растерялась Маша. – Я вовсе не это имела в виду.

– Ты мечтаешь еще о ком-то? – съязвил Аркадий.

– Да нет же!

– Тогда о чем ты говоришь? Чья мечта сбылась? Приведи хоть один пример.

Маша выпалила первое, что пришло ей в голову. Это было несвойственно ей, привыкшей профессионально взвешивать каждое слово.

– А Нина Савельева?

– Нина? – он не притворялся, а действительно не мог вспомнить, кто это такая.

Ее на миг захлестнула гордость: «А от меня Стас не утаил!» И следом вспомнились остекленевшие от злобы глаза сына, следившего за Матвеем, уводившим девочку танцевать.

– А ты и не знал, что вся школьная жизнь Нины Савельевой прошла под девизом «Стас Кольцов – единственно возможная мечта!» – Маша начала насмешничать, чтобы заглушить возникшее тоскливое беспокойство.

– Неужели? – равнодушно отозвался Аркадий.

– И она добилась своего. Ее мечта сбылась, вот тебе пример.

– В каком смысле добилась?

Замерев с тряпкой в руке, Аркадий изумленно взирал сверху, похожий на простодушного Гулливера, открывшего для себя, что маленькие человечки внизу тоже подвержены большим страстям.

– Они встречаются, – уклончиво ответила Маша.

Наверняка она и сама еще не знала, как можно назвать эти отношения, но некоторые детали: то, как они смело прижимались друг к другу, разговаривая, как смотрели друг на друга, – наводили на мысль, что близость уже состоялась. Машу и пугала такая уверенность, и волновала… Поговорить об этом она могла только с Аркадием.

Он вдруг рассмеялся:

– Даже их классный руководитель не говорит: встречаются. Тот с той, а та с этим. Все упростилось до невозможности…

– Неправда, – Маше опять увиделось перекошенное лицо сына. – Все как всегда мучительно и сложно.

– Ты недолго мучилась, – отвернувшись, Аркадий сошел с табурета. – Перекур. Кофе хочешь? Или ты теперь не пьешь растворимый?

– Что значит твое «недолго мучилась»?

– То и значит… Пойдем на кухню. Ты быстро все решила, разве не так?

– А нужно было тянуть эту двусмыслицу годами? А как же тогда «жить не по лжи»?

– Эти слова не об этом, – холодно напомнил он. – И не говори, что тебя твоя правдивость подтолкнула…

Маша перетерпела желание ответить ему фразой порезче. В конце концов, Аркадий имел право на эту маленькую словесную месть…

– Давай не будем сейчас выяснять отношения, – предложила она миролюбиво. – Это может кончиться тем, что обои останутся ненаклеенными.

Включив чайник, Аркадий сел к столу и посмотрел на нее тем понимающим взглядом, который всегда заставлял Машу извиваться от стыда.

– Он не обижает тебя?

– Матвей? Нет, что ты!

Маша ответила мгновенно, чтобы не поддаться желанию поделиться с ним тоской последних вечеров. Они были заполнены прислушиванием к шагам в коридоре, выстраиванием следственных версий и боязнью задать хоть один из тех вопросов, которых к возвращению Матвея накапливался целый пуд.

Он больше не видел ее. Говорил ласково и любил ночью, даже как-то особенно жадно. Но не видел. Внезапная слепота должна была иметь причину, только Маше не удавалось ее найти. Вернее, находила-то она множество причин, но не хотела принять ни одну.